Иерусалим
Россыпь звезд над головой невольно притягивала взор, и будь другое время, Константин Петрович предался бы мечтаниям или размышлениям, что почти одно и тоже, если судить по конечному результату. Но сейчас он бездумно смотрел на звезды, которые светились душами погибших солдат, принявших смерть за Россию.
– Ты выполнял е г о приказ, Иваныч? – Он повернулся к лежащему рядом Тихомирову.
– Да, Константин Петрович. Батюшка Петр Федорович вас приказал беречь и в случае чего спасти.
– Я понимаю! – глухо ответил Константин.
Он до сих пор чувствовал некую горечь. Апшеронцы спеленали его, как младенца, занесли в какой-то подвал, через который спустились в подземный ход. Константин не раз слышал, что под городом есть катакомбы, недаром первые христиане укрывались именно в них, но не представлял, что они могут быть такими обширными.
Правда, уже внизу, в холодной темноте, он собственными ногами проделал этот многочасовой путь и теперь знал, что они находятся уже далеко за городом и где-то рядом друзы, что должны провести их в Яффу.
Тихомиров ручался твердо, что помощь придет, и Константин ему верил. Начальник личной охраны, его флигель-адъютант, несмотря на свой маленький чин, ни разу не подводил.
– Слышишь, государь, верховые едут! Тихо, посмотрим, чего-то копыт стучит много…
Они, прижавшись друг к другу, лежали в маленькой ложбинке, что тянулась по вершине пологого каменистого хребта. Константин пристально всматривался в ночную тьму, в которой проглядывалась белой лентой проезжая дорога на Яффу. И тут он заметил всадников, их было четверо.
– Че-то их многовато, государь! – шепнул Тихомиров. – Никак османы? Ты тихо только лежи, Константин Петрович, я их сам уделаю… Двух пристрелю, остальных на шпагу возьму, куда тебе, безногому, в ночную драку соваться.
Константин со вздохом отдал револьвер с оставшимися двумя патронами. Старый вояка отлично стрелял в темноте, а потому был полностью прав, помощи сейчас от раненого не будет, будь он даже трижды византийским царем…
– Алла!
Темнота взорвалась пронзительным криком, который тут же оборвался. Затем прогремело два выстрела. Где-то невдалеке захрипел смертельно раненый человек, и тут же темноту разорвал еще один выстрел. Послышался болезненный вскрик.
К удивлению Константина, четвертый турок спокойно сидел на лошади, и его сердце сжалось в недобром предчувствии. До боли сцепив зубы, он пополз по ложбинке, желая добраться до убитых Тихомировым турок и забрать оружие.
Неожиданно ночную темноту осветил еще один выстрел, и Константин Петрович увидел, как свалился на каменистую землю четвертый осман – последний из всадников.
– Иваныч, ты молодец! – негромко произнес он, но из темноты раздался совсем чужой голос, говорящий на русском языке с чувствительным акцентом.
– Ваше величество, мы друзья, мы пришли за тобой. Ждали пять дней, а ты пришел сюда. Темно да? Дорогой заплутал?
– Где Иваныч? – только и смог произнести Константин Петрович, разглядывая бородатого друза в арабском бурнусе.
– Там лежит, ваше величество, в грудь османские собаки попали, умирает твой офицер…
Не обращая внимания на боль в простреленной ноге, Константин буквально скатился с насыпи, окончательно изорвав и без того зияющий прорехами мундир.
Тихомиров лежал на спине, изо рта толчками выплескивалась кровь. Старый солдат умирал, и Константин, взяв его за руку, чувствовал, как холодеют его пальцы.
– Государь… Сын у меня в Яффе, прижил на старости байстрюка… Позаботься, прошу…
Тело выгнулось в предсмертной агонии и спустя несколько секунд обмякло. Константин Петрович еще недолго посидел с ним рядом, глотая перемешанные с пылью и кровью слезы…