Переходы

— В мое тело. В Мадлен. Не заставляйте меня. Прошу вас.

— Вы хотите остаться в теле пожилого мужчины?

— Да.

— Я не могу этого позволить.

Меня объял ужас, когда Мадлен-в-Бальтазаре поднялась со стула, угрожающе нависла надо мной и очень медленно прошептала:

— Вы не заставите меня вернуться в это тело.

— Напоминаю, вы находитесь под воздействием гипноза, в это состояние введены добровольно. Когда я отдам вам приказ, вы снова посмотрите мне в глаза и вернетесь в тело, принадлежащее вам по праву, — в тело Мадлен Блан.

Бальтазар помедлил, будто размышляя, не взбунтоваться ли, но по прошествии долгой секунды откинулся на спинку стула, и пора было приступать к обратному переходу. Пришлось как никогда тщательно позаботиться о том, чтобы не оставить у Мадлен ни следа памяти о случившемся, однако, естественным образом, оно и меня ошарашило не на шутку. Вера моя в собственные способности пошатнулась. Технология перехода основана на особого рода незамутненности рассудка. Препятствия, отвлечения, препоны могут сорвать весь процесс. Когда обратный переход завершился, Мадлен не высказала ничего ненадлежащего, но выражение ее лица говорило мне, что в состоянии ее рассудка присутствует некая ненормальность. Она вглядывалась в меня со смесью изумления и подозрительности, ничего не имевшей общего с глубокой подавленностью, которой был отмечен весь ее облик до перехода.

— Что только что произошло? — осведомилась она.

— Вы находились под гипнозом.

— Как долго?

— Чуть более получаса, в соответствии с нашей договоренностью.

— И что в это время происходило?

— Вы пребывали в состоянии глубокой релаксации.

Больше она на эту тему не заговаривала, но когда мы перешли к анализу, держалась отрешенно и настороженно — мы ничего не достигли. Сеанс завершился до срока.

Мошенник живет в постоянном страхе катаклизма — разоблачения. Через несколько дней я получил письмо из медицинской ревизионной комиссии. Там говорилось, что в отношении меня начато расследование — в связи с жалобой пациента. Имени жалобщика не называлось, но я тут же подумал про Мадлен. Моя методика будет рассмотрена на следующей неделе комиссией из трех специалистов: Гюстава Русси, Андре Лери и Жак-Жана Лермитта. Все явно было подстроено, как будто кто-то поставил себе сознательную цель меня дискредитировать. Я знал, что у меня есть враги как в армейских, так и в медицинских кругах — методы мои некоторые коллеги считали подозрительными, в частности еще и потому, что не могли их воспроизвести. Мой главный недруг Лери, чемпион по применению электрошока, с враждебностью относился к любому врачу, который пытался лечить контузии психоанализом. Гипноз он считал шарлатанством.

Я тем временем продолжал лечить пациентов. Избегал Артопулоса — отменял сеансы, подал рапорт, чтобы его передали другому аналитику. Тем не менее я ежедневно навещал его в палате, пусть и всего на несколько минут, понимая, что присутствие посторонних исключает откровенный разговор: ему приходилось и при мне симулировать все свои симптомы. Он же при каждой встрече умолял его загипнотизировать. «Не мне решать, старина, — отговаривался я. Но сильно тревожился. За все семнадцать лет нашей дружбы Артопулос никогда не проявлял в отношении меня ни малейшей враждебности. Если один из нас лелеял желание навредить другому, в прошлом у нас осталась масса упущенных возможностей. Я чувствовала за Артопулоса определенную ответственность — он сам мне сказал давным-давно, что он — чудовище, созданное моими руками. Я его творец, единственное, что связывает его с прошлым. Но война все изменила, дружба наша осталась в мире, которого больше не существовало.

В день проверки я сидел в кабинете, в дверь постучали. Вошла Мадлен.

— Мадемуазель Блан, — сказал я. — Я вас не ждал нынче утром.

— Почему?

— Сегодня будут проверять мою работу. В три часа я встречаюсь с членами комиссии в большом зале.

Она посмотрела на меня в замешательстве.

— Вам наверняка об этом сказали. Вы подали на меня жалобу, и мне теперь предстоит доказывать действенность моих методов перед комиссией из трех врачей.

— Я не подавала жалобы.

— Не подавали?

— Ваши методы полностью меня устраивают, профессор.

— Значит, это был другой человек.

Я попался в ловушку. Артопулос заставит меня загипнотизировать его перед членами комиссии. Воспользуется этим для совершения перехода. Я отправлюсь в окопы — в его теле. Условное перемирие между нами завершилось.

— У меня есть единственная жалоба, — продолжила она, — и я уже высказала ее раньше, под гипнозом.

Я прикинулся дураком.

— Можете напомнить?

— Если существует возможность перехода в другое тело, я хотела бы ею воспользоваться.

У меня мелькнула мысль: похоже, все мои шарады закончатся в одночасье. Осмыслив свое положение, я понял, что изворотами и отрицанием ничего не добьюсь.

— Мадам, буду с вами честен. Что-то пошло не так. Вы должны были все забыть.

— А я помню. Абсолютно все. И главное, что я помню, это свою мысль: я не хочу возвращаться. Я это сказала искренне, профессор. И по-прежнему так думаю.