С вокзала я пошел к реке и к острову Сен-Луи, потом — через Сите к набережной Малаке. Несмотря ни на что, некоторые букинисты открыли свои лотки, раскладывали товар, прихорашивали, обменивались сплетнями, курили. Если бы через мост Сен-Жермен не тек поток эвакуирующихся на телегах и грузовиках, можно было бы подумать, что стоит обычный солнечный день. У самого моста я приметил грушевидную фигуру книготорговца Лануазле в вечных его круглых очках и черном берете. Я был его клиентом много лет, и мы доверяли друг другу. Обменялись кивками, поздоровались. Я пролистал детективные романы у него на полках. Почти все я читал, некоторые по несколько раз, и все же отыскал парочку, про которые подумал, что будет не так уж противно прочитать их снова.
— Кстати, — заметил я, будто речь шла о чем-то незначительном, — не слыхали вы про букиниста по имени Венне?
— Венне? Да, он из тех, что на набережной Тур-нель, у винного рынка. Продает туристам старинные литографии, между делом промышляет древней порнографией. Хотите скабрезных картинок? — Он показал мне иллюстрацию: чернокожую женщину, облаченную в одного лишь питона. — Вы только гляньте, какая проработка деталей! Настоящее произведение искусства.
Я с улыбкой покачал головой.
— Ну, может, в следующий раз, — не стал обижаться он.
— Следующего раза может и не быть.
— Следующий раз есть всегда.
Я пошел вдоль реки дальше в сторону набережной Турнель. Вдали от уводящих к югу бульваров солнечный свет и предшествующее вторжению затишье наводили на мысль о летних каникулах. Ближе к винному рынку я подошел к женщине за шестьдесят, она курила трубку. Торговала дамскими романами.
— Ищу лоток Венне.
— Вон там, — сказала она, указав на соседний со своим.
Закрыто.
— Знаете, где его искать?
— А он пользуется популярностью. Вы уже второй о нем спрашиваете. — Она затянулась.
— Еще спрашивал такой здоровяк с толстым загривком, в дорогом костюме?
— Не, он был тощий, тонкие усики, в хомбурге. Вчера днем Венне искал.
Я панически вздрогнул. Опоздал на сутки.
— Где мне найти Венне? Боюсь, у него могут быть неприятности.
Она смерила меня взглядом, будто оценивая. Акцент, догадался я. Вытащил из кармана двадцатифранковую банкноту, протянул ей.
— Вчера у него тоже было закрыто, но он подошел, как раз когда я сворачивалась. Выглядел взволнованным, но почему — я не спросила. Не люблю навязываться.
— И что он сделал?
Опять пауза. Я всучил ей еще двадцать франков.
— Открыл лоток, повозился там немного, закрыл и ушел. Почти без слов, а это на него не похоже. Он вообще-то разговорчивый.
— Атому, другому, вы об этом сказали?
— Он не спрашивал.
— А о чем спрашивал?
— Где Венне живет.
— И где он живет?
Она молча смотрела на меня, невозмутимо попыхивая трубкой.
— Мадам, где живет Венне? От этого может зависеть его жизнь.
— Вы немец, да? — наконец выпалила она.
Я выгреб из кармана все банкноты и монеты и вручил ей.
Старуха дала мне адрес в предместье Сен-Марсель, одном из самых неблагополучных мест города. Здесь много веков воняли кожевни, стоявшие на обоих берегах Бьевра — речушки, которую потом заключили в трубу, но она все еще текла под улицами, мимо Ботанического сада, и впадала в Сену. Район давно был предназначен под снос, и что еще не разрушили, лишь дожидалось своей очереди. Но все это отошло на задний план в свете полуденного солнца. Стоял обеденный час, на узких улицах кишели ребятишки — постарше, которых не отослали в деревню: они были поглощены какими-то бесконечными интригами собственного сочинения. Казалось, что предстоящая оккупация их нимало не заботит. У родителей их не имелось загородных домов, куда можно было уехать, вот им и оставалось лишь заниматься тем же, чем и всегда. Пока я блуждал в поисках жилища Венне, жара, колебание светотени, белые паруса накрахмаленного постельного белья над головой, запах жареного лука из открытых окон смешались, насылая головокружение, с вещами более эфемерными: моими тревогами, горестями, страхами, так что мне несколько раз пришлось останавливаться и опираться рукой о стену, чтобы собраться с силами.