Перехваченные письма

В 1984 году две вещи показались мне необычными. Во-первых, Степан ужасно похудел. А во-вторых, водка была ненормально слабой — как это было однажды, когда мы с Мариной и Ирэн, говоря по-французски, обедали в ресторане гостиницы «Россия» в Москве. Я сказал ему об этом, и, к моему удивлению, он воскликнул, всплеснув руками: «Я купил ее у Леклерка, эти жулики, наверно, разбавили ее водой». Больше ничего не было сказано.

И только в конце июня Анн сообщила нам по телефону, что у Степана — тяжелая форма рака и что его только что прооперировали. Операция прошла хорошо.

После операции Степан чувствовал себя усталым и не хотел никого видеть, кроме жены и детей. Он не мог нормально есть. Позднее я узнал, что он отодвинул дату операции, чтобы закончить учебный год и без спешки принять экзамены.

Осенью на какое-то время ему стало лучше. Мы виделись даже чаще, чем обычно. В конце ноября он был у нас на семейном празднике, мы отмечали день рождения отца. Степан не отказывался от вина и пил, как все, но Анн это не нравилось.

Весной 1985 года заболел отец, и его положили в больницу Сен-Луи, в отделение, которым заведовала Дуду, одна из двух сестер Анн. Очень скоро стало ясно, что его сильно тяготит отрыв от привычного окружения, и однажды Дуду, которая его знала и любила, сказала, что отца надо бы поскорее забрать из больницы. Однако Иветт, у которой он жил, отказывалась взять его домой. Я думаю, она понимала, что он очень ослабел, и боялась, что он умрет у нее.

Дом и образ жизни Степана делали более удобным переезд отца к нему, в Фонтеней-о-Роз, а не к нам. Он прожил там около двух месяцев. За ним ухаживала медицинская сестра, которая приходила дважды в день. А потом мы с Ирэн перевезли его в Орсэ, в дом для престарелых при больнице «La Futaie».

Между тем, здоровье Степана ухудшалось. Он жаловался на потерю памяти, часто с трудом вспоминал слова. Врач, который ничего не скрывал, сказал, что удаленная опухоль успела дать метастазы в мозг. «Мы справились с той опухолью, вернетесь после каникул — мы справимся и с этой», — сказал он.

В последний раз мы виделись, когда все вчетвером были у отца и гуляли с ним — он сидел в кресле на колесиках — в парке неподалеку от дома престарелых. Степан выглядел очень усталым. Он шел медленно, опираясь на руку Анн. На следующий день они уехали отдыхать в Ла Капт на Лазурном берегу. Степану сказали, что лучше, чтобы машину вел не он. Тайком он положил в карман своей куртки небольшую икону.

На следующий день по приезде он дошел до пляжа. А день спустя внезапно потерял сознание и был срочно помещен в больницу Hyères, где и умер следующей ночью, 14 июля 1985 года.

А еще через три недели, 5 августа, не дожив нескольких месяцев до 90 лет, скончался наш отец. О смерти Степана он не знал.

Николай Татищев

Из неопубликованного романа «Сны о жестокости»

В начале июня 1917 года… кукушка считала, сколько лет мне осталось жить: 45 лет, и после небольшого перерыва, который не считается, еще 23[361].

Газета Gazette and Post

19 марта 1981

Джеймс Лэнгтон встретился с русской аристократкой, бежавшей в Англию почти 50 лет тому назад.

Злоключения княгини Голицыной не кончились когда она оказалась в западном Лондоне. В Англии был кризис, не было работы, и семья жила в нужде. Здоровье ее мужа ухудшалось, и в 1958 году он скончался.

А совсем недавно был ограблен ее дом — воры вынесли мебель и часы, что напомнило ей давние дни.

И все же она убеждена, что жизнь ее изменилась к лучшему. Прошло пять лет с тех пор, как она выпустила книгу о пережитом — «Стремление выжить».

— Я написала эту книгу не столько затем, чтобы опубликовать ее, сколько для моих детей и внуков, — говорит она.

Дмитрий Голицын — Борису Татищеву

28 июля 1985

D. Galytzine

51, Woodstock Road

London W 4 IDT

Дорогой Борис,

Нас очень огорчило известие о смерти Степана. Мы все, Буля, Мари и я, выражаем соболезнование тебе и всей семье и, конечно, наша сестра Валентина тоже присоединится к нам, но сейчас она в отпуске и еще ничего не знает.

5 лет назад умерла моя жена Патриция — тоже от рака. А два года назад умерла мама. Так что я хорошо понимаю, что должны чувствовать сейчас вы все.

Вспоминаю, как я приезжал в Париж году в 50-м и мы вместе играли в футбол. Мне было 22 года, а вам, примерно, 14 и 16. Я бы очень хотел повидаться с тобой снова и познакомиться с твоей семьей.

С любовью ко всем вам

Мима