Перехватчики

Наш парк менялся на глазах. Сначала нежным полевым светом засветились березки. (И, словно стыдясь своей красоты, они первыми начали сбрасывать листья.) В розовые тона окрасились клены. Ярким багрянцем вспыхнули дубы и рябины. И скоро уже осенним пожаром был охвачен весь парк. Он пылал от края до края, роняя разноцветные не гаснущие на ветру искры — листья.

И сегодня, несмотря на холодную, промозглую погоду, осенние краски еще не померкли, хотя, может быть, их больше стало на земле, чем на деревьях. На «Невском проспекте» было много народу. Все ходили праздничные, улыбающиеся, возбужденно разговаривали, смеялись, время от времени посматривая в посеревшее небо, словно спутник должен был спуститься со своей высоты и помахать всем своими длинными усами-антеннами. Несмотря на глубокую осень, на душе людей была весна.

Около репродуктора стояла толпа, и все ждали начала последних известий. Здесь был и Шатунов.

Наконец диктор стал читать сообщение ТАСС. От начала до конца его выслушали молча, только восторженно переглядывались между собой, подмигивали, качали головами.

Потом летчики пошли в столовую. Меня окликнул Пахоров. Ему все-таки пошли навстречу и дали возможность снова летать на боевом истребителе. Но он не сложил с себя обязанностей адъютанта и довольно успешно сочетал одну работу с другой.

— Ты не забыл? — спросил он.

— Что такое?

— Твоя очередь присутствовать на вечерней поверке у солдат, — и для убедительности показал на график в своем блокнотике.

— Помню, — сказал я, хотя действительно забыл об этом.

После ужина я пришел домой. Люси и Ирины не было.

— Ушли в клуб, — сказала Жанна, снимая с вешалки шубку. В своем красивом серебристом платье она была похожа на маленькую русалку. — Что ей передать?

— Я задержусь сегодня, пусть не беспокоится. Полистав подвернувшийся под руку журнал, я направился в казарму.

Дневальный со штыком у пояса доложил, что у солдат личное время.

Сменившиеся, с наряда чистили автоматы, разобрав их на длинном дощатом столе, стоявшем около застекленных пирамид с оружием.

Смазывая затвор, Абдурахмандинов рассказывал товарищам о спутниках Марса — Фобосе и Деймосе, якобы запущенных в далекие времена марсианами.

Об этой версии я уже слышал от Шатунова.

— Лиха беда начало, — говорил Шплинт, — скоро и у нас будут гигантские спутники. А с них мы уже запросто сможем полететь на другие планеты солнечной системы и всей нашей галактики.

Я заглянул в комнату бытового обслуживания, по утрам набитую солдатами, как бочка сельдями, а сейчас пустовавшую. Откуда-то из-за шкафа доносилась монотонная мелодия.

На одном из столов для глажения сидели два тощих узбека перед огромным зеркалом и по очереди играли на своем национальном инструменте рубабе — типа мандолины. Они никого не замечали вокруг — готовились к концерту художественной самодеятельности.

В ленинской комнате тоже почти никого не было. Дневальные снимали для стирки шторы с окон.

— Где же народ? — спросил я.

— В казарме.

Я прошел по коридору, вдоль которого с обеих сторон выстроились пирамиды с оружием, мимо эскадрильских каптерок и открыл еще одну дверь. Пахнуло душноватым теплом казенного жилья.

Почти все собрались у телевизора, поставленного на высокой тумбе в широком центральном проходе.

На золотистом экране плавно и грациозно порхала юная Терпсихора в короткой юбочке из прозрачной материи. А на дворе шел промозглый дождь, сек струйками по темным окнам. Глухо шумели деревья. Резкий ветер срывал с них умершие листья.

Противнее погоды не придумаешь. Но солдатам сейчас не было дела до того, что творилось на улице.

Удобно расположившись на кряжистых разлапистых табуретках, они вместе со зрителями столичного концертного зала смотрели на молоденькую балерину с тонкими красивыми ножками, слушали музыку, ровную, спокойную. И настроение у всех было ровное, спокойное. Они знали, что впереди еще много интересных номеров. Они и посмеются и погрустят. А потом командиры отделений построят их в проходе между двухэтажных коек, проведут, как положено, вечернюю поверку и дадут команду приготовиться ко сну. Что ж, это тоже неплохо — забраться под теплое байковое одеяло и, пока не заснешь, слушать, как за окном шумят деревья и стучится в темные стекла холодный дождь.

Вот на экране появилась всеобщая любимица солдат — диктор Нина Кондратова. Тепло улыбнулась солдатам. И солдаты ей улыбнулись. Кто-то сострил, и все засмеялись. Солдаты любили поговорить с диктором, их вполне устраивало, что разговор получался односторонний. По крайней мере, не нужно было смущаться.

— Звену старшего лейтенанта Простина готовность! — объявил сзади резким простуженным голосом дневальный.

Я вздрогнул от неожиданности. Солдаты встрепенулись точно ото сна. Загремели тяжелые табуретки.

— Парашютоукладчики, четыре парашюта на стоянку! — слышался голос дневального сквозь шум и движение. — Специалистам приготовить высотные костюмы!

На ходу накидывая на плечи толстые брезентовые куртки, противогазы, солдаты стучали сапогами по лестнице к выходу и точно растворялись в мокрой холодной темноте.