— Спасибо, Людочка. А у меня к тебе дело. Мы назначили тебя ответственной за озеленение территории санитарной части и у лазарета. Не будешь возражать? Ну я так и думала. В недалеком будущем женщины вообще будут заниматься только общественно полезным трудом. Я в этом уверена.
— А если у кого нет мужей? — спросила мама.
— Все равно. Они будут получать ежемесячное пособие, своего рода зарплату, за то, что они женщины. Так что, — она улыбнулась, — мы идем к этому времени в первой шеренге.
Я, признаться, так и не понял, серьезно все это сказала Варвара Васильевна или для того, чтобы успокоить Люсю, а заодно и себя, но, видимо, какая-то доля истины в ее словах была. И прежде всего наши жены могли бы поработать на культурном фронте, по устройству нового быта. Тут для них, как говорится, широкое поле деятельности.
В самом деле, с каким подъемом прошел у нас организованный недавно женсоветом диспут на тему «Физики и лирики». Началось все с обсуждения небольшой газетной статьи, а потом переросло в спор, который и по сей день продолжается.
Сегодня во время перекура на аэродроме Истомин, сторонник «физиков», вдруг сказал, что он только что просмотрел в библиотеке книжные формуляры офицеров за несколько лет и пришел к выводу: раньше летчики больше читали художественную литературу, а сейчас переключились на научно-популярную и техническую.
Его главный противник Кобадзе ответил:
— Этого и надо было ожидать. Успехи в науке и технике потрясли человечество. Расщепленный атом открыл новую эру на земле. Искусство, может быть, отстало — об этом скажут наши потомки. Но без искусства, без культуры чувств человек превратится в сверхумного робота, грубого и бездушного.
Капитан привел пример из истории становления фашистской Германии, когда передовая в техническом отношении страна породила миллионы головорезов, готовых залить кровью весь земной шар.
…Между тем Варвара Васильевна продолжала о посадках:
— Надо узнать, какие деревья больше выделяют кислорода и прочих целебных веществ, и посадить эти деревья под окнами палат для больных.
— Посадите сосну, — посоветовала мама.
— Ну что же, добре, — она сказала это слово так же, как и Семенихин, растягивая певуче гласную, и посмотрела на Люсю тоже по-семенихински, пытливо, с прищуром. — Я согласна.
Посидев еще немного, Варвара Васильевна стала собираться домой.
— Вы когда едете? — спросила она маму.
— В воскресенье. Насчет садовника не беспокойтесь, схожу.
— Что вы! Я спросила так. Может, вам что нужно?
— Ничего не нужно. Вы и так столько сделали для детей, — мама посмотрела на тахту и на другие подарки. После того как ей стало известно, что затея с подарками принадлежит женсовету, что женщины ходят в подшефный колхоз — полоть кукурузу, она стала другого мнения об офицерских женах.
ЗЕЛЕНЫЙ ШУМ
Воскресный день был словно по заказу — теплый, солнечный. И если бы не желтые листья, медленно падавшие с деревьев, ни за что бы не подумал, что наступила осень.
Было без четверти десять, когда за мной зашел Кобадзе с лопатой в руках. Галстук к рубашке у него был прикреплен с помощью авторучки. Иначе ее некуда было девать. Я заметил, что так делали многие летчики, с тех пор как разрешено было ходить по гарнизону без тужурок.
— Как он там, готов? — спросил капитан у Люси через открытое окно.
— Почти, — Люся улыбнулась, — бреет под носом. Сейчас идет.
Капитан сел на залитые солнцем приступки крыльца и достал трубку. Люся вынесла ему спички.
— Ну а вы с Нонной Павловной за елочками?
— За соснами, — Люся сама зажгла спичку и протянула капитану.
— В городской питомник?
— Да.
— Выбирайте хорошие.
— Постараемся.
— Ты скоро, свет Алеша? — Кобадзе постучал лопатой по оконной раме. Я чувствовал себя у зеркала как на иголках, мне хотелось, чтобы Люся вошла в комнату. Не мог же я при капитане сказать ей, как она должна быть осторожна, не напрягаться, — все-таки она будущая мать.
Капитан чертил на земле треугольники.
— Вы, Люся, не очень-то там усердствуйте, — он словно прочитал мои мысли. Но откуда ему все известно? Вот бестия! — Без привычки это вредно.
— Что вредно? — Люся не понимала намека.
— Ну, вообще, — капитан покрутил в воздухе пальцами.
— Что вообще? — Люся засмеялась. — Вы сейчас такой чудной.
Я вышел на крыльцо.
— Ну мы пошли. Когда тебя ждать из города?
— К вечеру. Нам еще хочется зайти в Дом офицеров. И тут я вспомнил про пальто.
— Не забудь зайти в ателье.
— В какое ателье?
— Ты же хотела сшить новое пальто.
На лице Люси мелькнул непонятный мне испуг. Она сжала руки на груди и деланно улыбнулась.
— Ах, забыла. Я раздумала.
— Серьезно, раздумала?
— Ну да. Пальто еще послужит. Пальто совсем хорошее. А эти деньги мы пошлем родителям.
— Ну как хочешь.
Свои решения Люся меняла в последнее время на дню по два раза, и я привык к этому. Нет, я даже радовался, что было так, а не иначе. В книжечке «Мать и дитя», которую кто-то из друзей подарил Люсе на свадьбе, мне удалось найти объяснение ее поступкам. Все это, оказывается, было свойственно женщине в ее положении.
Я подождал, когда Кобадзе пройдет вперед, потом поцеловал Люсю.