Перехватчики

— Все стены увешаны платьями, — продолжала мать. — Туфель пять пар. А у самого. — она подняла с пола носок, — пальцы из дырок вылазят.

— Эти платья у нее были и раньше, — начал я оправдываться. — И туфли были. А носки у меня есть. Новые. А эти я порвал сегодня. Я их и не собирался больше носить. И вообще, мама, давай раз и навсегда договоримся: ты не вмешивайся в наши дела, — я старался говорить спокойно, — ты приехала к нам в гости, ну я живи на здоровье, отдыхай.

— Живи, а сами небось не дождетесь, когда уеду. Вижу, что лишняя здесь. Носишься со своей Люсей как с писаной торбой, а на мать и внимания не обращаешь. Ты бы хоть раз спросил, если уж сам в столовую ходишь: «Мама, что ты сегодня ела?» Нет, сынок, хватит, пожила. Купи мне билет, и я поеду.

— Мама! Зачем ты так говоришь?!

— Я человек прямой, потому и говорю. И ты не учись вилять. Ведь лишняя я у вас? Ну говори прямо?

— Нет, не лишняя. — Я говорил и не верил своим словам. Во мне все кипело. Я был страшно зол на мать и на себя. Мне было стыдно. Я боялся признаться себе, что мать с ее привередливым характером действительно была здесь лишней. И Люся ждала, когда мать уедет, — я видел это по ее глазам.

Но я желал расстаться с матерью по-хорошему. Я не хотел ее обижать.

«Ну чего ей надо! — думал я. — Суется всюду, выискивает за словами какой-то второй смысл, во всем хочет найти обидное для себя. Нет, так жить нельзя. Лучше уж пусть едет. Может быть, потом она поймет, что была не права. Неужели я когда-нибудь буду таким же?»

Я встал с кровати, чувствуя, что заснуть уже не могу, решил прогуляться, успокоиться, остыть.

Мать копошилась в углу со своими узлами. Я хотел подойти к ней, обнять за плечи, как когда-то бывало раньше, прислониться щекой к ее груди, но не сделал этого. Я снял с гвоздя фуражку и вышел из комнаты.

На кухне чуть не сшиб с ног нашу хозяйку. Вредная женщина, она, как всегда, подслушивала — не нашла другого времени для мытья пола.

— Разрешите, — сказал я.

Хозяйка подтерла лужу и с любопытством посмотрела на меня своими маленькими, заплывшими жиром глазами.

Уже смеркалось, и по-прежнему моросил дождь. Я заметил это, только когда прошел несколько домов. Тучи давили на землю, казалось, они вот-вот начнут пригибать деревья, сшибать трубы домов и столбы. На скошенной луговине, уныло опустив плечи, стоял стог сена. Ежась от холода и обходя лужи, прошло отделение солдат в баню с газетными свертками под мышками. Вода в лужах казалась белой как молоко.

В одном из окон за марлевой занавеской я увидел склонившегося над столом Мокрушина. Чубчик, как всегда, был взъерошен — техник что-то чертил. Я знал, что он готовился к поступлению в инженерную академию на заочное отделение. Позади стояла, подперев голову кулаком, его мать — старая учительница младших классов. Она вышла на пенсию и приехала к сыну. Я у них был однажды. Чудесная пара, настоящие друзья. Их взаимоотношениям можно только позавидовать. «А что будет, когда Мокрушин женится? — подумал я сейчас. — Сумеют ли они сохранить свою дружбу? Наверно, она тоже будет вмешиваться в личную жизнь молодоженов. Все родители поступают так, потому что любят своих детей. А детям это не нравится. Они хотят быть самостоятельными».

…Утром меня разбудил будильник. Я протянул руку и остановил его. Было без четверти четыре. Голова казалась тяжелой, точно ночью туда налили расплавленного свинца. Осторожно, чтобы не потревожить Люсю, я поднялся с постели и распахнул окно. Свежий воздух подействовал словно нашатырный спирт.

Свой рабочий день я начинал с физзарядки, потом обливался за домом водой из ведра, докрасна растирал кожу полотенцем, одевался и шел в столовую.

Люсе некуда было спешить, она вставала позже и провожала меня всегда в кровати, подставляя для поцелуя теплые мягкие губы.

Когда были полеты и мне приходилось вставать, как сегодня, очень рано, она не просыпалась, и я не будил ее.

Мама спала на книгах около печки, каждый вечер сооружая из них Г-образную постель. Спать иначе комната не позволяла.

Сегодня она поднялась раньше меня, книги были собраны в стопки, матрац скатан и засунут под кровать.

На столе лежала записка: «Ушла в деревню за картошкой. Мама».

Я вспомнил вчерашний разговор, и мне стало стыдно.

Делая повороты туловища в сторону с заложенными за голову руками, я увидел, что Люся не спит.

— Разбудил, извини, — я нагнулся к Люсе, чтобы поцеловать ее. Она натянула одеяло до самых глаз.

— Где ты пропадал вчера, когда я пришла из кино? Ты должен был спать.

— Болела голова. Выходил подышать…

— Раньше она не болела.

— А вчера болела. Что же удивительного!

— А то, что не говоришь причину болезни.

— Нет причины. Спи, дорогая. Еще очень рано, — я стал подтыкать одеяло Люсе под бока, но она откинула его в сторону и села на постели. В белой ночной рубашке, с короткими волосами и длинной тонкой шеей, с острыми голыми коленями, она была похожа на мальчишку. Я поцеловал ее в затылок.

— Я ждала тебя до двенадцати, — Люся посмотрела мне в лицо, — но не дождалась. Где ты был?

— Я же сказал.

— Ничего ты не говорил. Поругался с мамой? Из-за меня?