Перекличка Камен

В большинстве случаев употребления лексемы «ад» в русских торжественных одах XVIII века оппозиция «место вечных мучений грешных душ – царство Аида» нейтрализуется, так как слово используется метафорически, означая либо ‘смерть, страшная угроза’, либо ‘бездна, пропасть’[538]. Установка торжественной оды на метафорически используемую античную образность в сочетании с христианскими элементами способствовала этой нейтрализации. Такие выражения, как «зев ада» и ему подобные, становятся формулами одического стиля наряду с «рогом гордости» или «зари багряными перстами»[539].

Вот лишь отдельные примеры нейтрализации оппозиций.

В «Эпистоле II» А.П. Сумарокова о создателях од сказано: «Творец таких стихов вскидает всюду взгляд, / Взлетает к небесам, свергается во ад, // И, мчася в быстроте во все края вселены, / Врата и путь везде имеет отворены»[540].

Сумароковская эпиграмма «Под камнем сим лежит богатства собиратель…»: «Но нужды нет, каков был прежде он богат. / И тако ничего не снес с собой во ад»[541].

В первом примере нейтрализация оппозиции очевидна, во втором – более чем вероятна: богач не обязательно оказывается в обители грешных душ, он скорее просто умирает.

В.И. Майков пишет:

Еще я духом обмираю,
Когда на бывший бой взираю.
Я вижу там разверстый ад…

(«Ода <…> на преславную победу 1770 года <…>»)[542]

.

В стихотворении Г.Р. Державина «На переход Альпийских гор» встречается образ хохочущего ада:

Мечами о мечи секутся;
В круг сыплют огнь – хохочетъ ад[543]

.

Этот ад, ждущий как русских, так и французских жертв, олицетворяет вражду, раздор и может быть понят как ‘царство Аида’. Однако одновременно он ассоциируется именно с адом христианской традиции; показателен хохот – устойчивый признак бесовского начала в христианских представлениях. Хохот, очевидно, характеризует радость ненасытного «ада», а ненасытность – черта Аида, унаследованная из античной словесности, но в поэзии XVIII века характеризующая и ад – обитель грешных душ[544].

В державинском одическом стихотворении «Возвращение графа Зубова из Персии» Каспий

протягаясь,
Как в камышах, в песках лежит,
Лицем веселым осклабляясь,
Пловцов ко плаванью манит;
И вдруг как, бурей рассердяся,
Встает в упор ее крылам,
То скачет в твердь, то в ад стремяся,
Трезубцем бьет по кораблям…[545]

Здесь «ад» означает ‘бездна’, но может быть трактован как лексема со смещенным значением, изначально означающая ‘Аид’. Образ Каспия, персонифицированного à la Нептун, окружает «ад» антикизированным ореолом, сближая с царством Гадеса. Однако в равной мере эта метафоризация может происходить и на основе значения ‘место вечных мучений грешных душ’.

Г.Р. Державин, «На переход Альпийских гор» – «ады» в значении ‘бездны’:

Зрю – близ меня зияют ады;
Над мной шумящи водопады,
Как бы склонились небеса[546]

.

И еще раз в этом же стихотворении, очевидно, в значении ‘бездна’, речь идет о горе:

Гигант пред ним восстал в пути,
Главой небес, ногами ада
Касаяся, претит идти[547]

.

Нейтрализация оппозиции «христианский ад – античный Аид» приводит к тому, что даже такой однозначно укорененный в иудеохристианской, но не в античной традиции синоним ада – шеола, как геенна[548], начинает употребляться в качестве метафоры смерти, соседствуя с образами греческой мифологии:

Плутон и фурии мятутся,
Под темны пропасти ревут:
Врат ада вереи трясутся,
Врата колеблемы падут:
Цербер гортаньми всеми лает,
Геенна изо врат пылает:
Раздвинул челюсти Плутон.
Вострепетал и пал со трона:
Слетела со главы корона
Смутился Стикс и Ахерон

(А.П. Сумароков, «Ода X. Государыне Императрице Екатерине Второй, на перьвой день новаго 1763 года»)[549]

.

Тот лезет по бревну на стену;
А тот летит с стены в геенну…

(Г.Р. Державин, «На взятие Измаила»)[550]

.

Пример из оды Г.Р. Державина особенно интересен: «геенна» здесь замещает метафорический «ад» и означает ‘пропасть, бездна’ (буквально – ров Измаила) вопреки основному значению ‘адское пекло’[551].

Дальнейшие примеры из поэтических текстов относятся уже к XIX веку.