Переключение передач

— На футболке говорилось: «Попросите меня посоветовать мои любимые изделия». Мне показалось, что идея отличная: для нас все было в новинку, да и изделия не помешали бы. Носи такую футболку в своем секс-шопе. Мне она понравилась.

— Посмотрим. Она давала повод для очень интересных бесед и даже добыла мне пару телефончиков.

В ту же секунду, что слова слетели с губ, он пожалел, что не затолкал их подальше. Не нужны ему никакие телефончики. Пока Лэндон рядом.

— Эй.

Лэндон укусил его за шею, и Род задрожал, сходя с ума от ощущений.

— Да не нужны мне никакие телефончики. Ого, первый раз со мной такое.

— Безумие, да? — проговорил Брюс. — Я обалдел, когда влюбился в Ника и понял, что, кроме него, мне никто не нужен.

При слове «влюбился» сердце замерло. Лэндон не влюбился в него, а он не влюбился в Лэндона. Не мог Лэндон в него влюбиться. Они только-только начали встречаться. Черт, да изначально Род чуть ли не подкупом заманивал его в постель.

— Надо же, как все поменялось. Ну и кому теперь охота облеваться? — спросил Ник.

— Какой кошмар, — игриво сказал Лэндон. — Тебя тошнит при мысли обо мне?

Его не тошнило от Лэндона, да и то, что он не хотел ни у кого стрельнуть номерок, тоже нормально.

— Не дрейфь, Лэндон. Рано или поздно ты его дожмешь. У меня с Ником получилось, — пошутил Брюс.

— Я в процессе, — ответил Лэндон.

А Род в энный раз онемел из-за Лэндона Харрисона.

Глава 30

— Надо закинуть шмотки в стирку. Тебе нужно что-то постирать? — спросил Род, когда поздним вечером они вернулись домой.

Перед уходом он забыл постирать рабочую одежду.

Лэндон вошел в их комнату… то есть в комнату Рода.

— Да, кое-что найдется. Цветное или белое?

— Какая разница?

— Что? — В глазах у Лэндона вспыхнуло удивление. — Большая разница. Ты стираешь цветное с белым?

— Кто-то делает по-другому?

Отец не учил его разделять вещи перед стиркой. Он об этом слышал, но думал, что это просто разговоры и никто так не делает.

— Безумец. Садись на кровать. Стиркой займусь я.

Род сел, а Лэндон направился в угол комнаты и принялся раскладывать вещи на кучи: темные цвета, белое, яркие цвета.

— Сколько тебе было, когда ты потерял маму?

Лэндон, не поднимая глаз, раскидывал одежду по кучам.

Черт. Зачем это обсуждать? Не лучше ли жить настоящим? В прошлом он копаться не любил.

— Восемь. Ник с Брюсом классные, да?

Лэндон хмуро взглянул на него.

— Да. Только не понимаю, как от твоей мамы мы перешли к Нику и Брюсу.

— А как от стирки мы перешли к моей маме? — возразил Род.

Лэндон вздохнул. Само собой, он огорчился. Но ничего не поделаешь.

Лэндон снова занялся вещами. Почему-то из-за того, что они постирают вещи вместе, показалось, будто на него рухнула тонна кирпичей.

— Впусти меня, Род. В первую очередь мы друзья, а потом уже любовники. Я почти все время с тобой, я сплю в твоей постели. Мне тоже непривычно, но я стараюсь. Я не убегаю и не прячусь. Впусти меня.

Лэндон говорил правильно. Он заслуживал большего, чем Род готов предложить. Он в принципе заслуживал лучшего. Тем не менее его распалила злость.

— Я тебя впустил. Я впускаю тебя каждую ночь! Почему нельзя оставить прошлое в прошлом?

— Потому что ты не оставляешь его в прошлом! — прогремел на всю комнату Лэндон. — Ты не оставляешь его в прошлом. Может, ты так считаешь, но это не так, Род. Оно сказывается на тебе. Сказывается на нас. Каждый разговор ты переводишь на секс.

Лэндон бросил рабочую рубашку Рода. Он рассердился. Гнев полыхал в глазах, слышался в голосе… Как же тянуло выговориться. Рассказать, насколько ему больно, как он боялся каждый божий день.

Только вот вряд ли он сумеет.

— О чем ты хочешь услышать? О том, что ежедневно, с тех пор как мне стукнуло четырнадцать и до отъезда из дома, отец смотрел на меня с ненавистью в глазах? О том, что он без стеснения говорил, насколько я ему противен? О том, что чем старше я становился, тем хуже становилось? Он радовался, что мать умерла и я не разбил ей сердце. Я был позорищем, Лэндон. Пидором, гомиком. Я хотел краситься! Естественно, со мной что-то неладно!

Род вздохнул, зная, что должен замолчать, но не получилось:

— Он сказал, что я никогда не познаю любви, никто меня не полюбит, потому что я грешник. Меня называли похабником, особенно когда я начал трахаться. Ага, я козел и ничего не скрывал. Он знал, что мной пользовались, знал, что мне нравилось. Так что в каком-то смысле он был прав. Я люблю пошлости. Люблю трахаться. Сколько ни точи лясы, сколько ни вороши прошлое, это не изменится.

Начав, он уже не мог остановиться. Воспоминания подступали, словно вода, поднимавшаяся в ванне все выше и вдруг полившаяся через край.

Род вскочил на ноги.