Перекрестье земных путей

Сняв шапку, Болот взъерошил вспотевшие волосы. Жар в голове приятно остывал. Понемногу парень овладел собой. Поглядев в сторону, заложил за спину руки. Каждый палец сохранил сегодня лучшее воспоминание.

– Я был в пещере Скалы Удаганки.

Болот почувствовал волну трепета, исходящую от Илинэ.

– Так что же? – отозвалась напряженно.

– Это ты нарисовала Иллэ?

Румяные щеки девушки раскраснелись еще больше. Стыдится, что изобразила существо, имеющее душу? Боится разоблачения? Опустила ресницы:

– Да… Она – моя.

– У тебя большой джогур, – выдавил он и тоже вперился в землю. Заметив ее протестующий жест, добавил: – Не бойся, никто не узнает. Люди не подходят к Скале Удаганки: ни жрецы, ни охотники. Не увидят твою Иллэ.

Илинэ подняла свои изумительные, темные от волнения глаза:

– Но ты ведь увидел?

– Я искал тебя.

– Зачем?

– Потому что… – мучительно соображал Болот, – потому что… – и едва не вскрикнул от испуга, когда конь, подойдя бесшумно, ткнул мордой в спину. Мерин был на редкость смирен, однако и его терпение было небезгранично. К тому же, в отличие от них, он чуял затаившегося невдалеке волка.

Болот с благодарностью прислонился к шее спасителя, вдохнул запах терпкого конского пота. Сделал вид, что ненароком отвлекся, да и позабыл ответить.

– Может, домой отвезти? Конь возражать не станет.

– Но я буду возражать. Вдруг люди подумают неловкое.

– Тогда провожу, – настаивал Болот. – Со стороны. Снег идет, издалека не видно. Хищный зверь шастает близко, опасно же, а у меня все-таки лук.

Девушка зашагала впереди, Болот за ней, держа мерина, боязливо подергивающего ушами, в поводу. Когда у ручья за кустами завиднелись юрты Крылатой Лощины, парень молча оседлал коня и отъехал подальше.

* * *

Ворота изгороди были приоткрыты. Во дворе у коновязей стояли, переминаясь, чужие нерасседланные лошади. Из-за двери доносились незнакомые голоса. Илинэ опрометью бросилась к коровнику и едва успела скрыться за углом.

Снегопад поредел, измельчал, голоса в подмороженном воздухе слышались четко. Манихай перед кем-то оправдывался и натужно хехекал:

– Эхе-хе, конечно, кобыле без жеребца все равно что скотине без хозяина… Но не обессудьте, наша-то мала еще, жеребенок совсем…

Чей-то недовольный мужской голос процедил:

– Не то что родню перебрать до девятого колена, а и вовсе не понять, какого она рода-племени, отчего лицо ее столь бело и велико глазами.

Матушка Лахса резко оборвала:

– Мы суорат с лица не черпаем, коровьего хватает!

– Что ж, поглядим, присватается ли кто еще к тонготскому подкидышу! – задиристо произнес женский голос.

– Езжайте, не пачкайте грязью слов наш чистый воздух! – крикнула взбешенная Лахса.

Сердито хлопнула дверь. Хозяева не попрощались, не стали ждать, пока гости усядутся на лошадей и отъедут.

Илинэ с гулко забившимся сердцем привалилась спиной к стене коровника и охнула, приметив крадущегося с задворок Болота.

– Ты что здесь делаешь?

Он словно не услышал. Снял шапку и мотнул подбородком в сторону ворот:

– Сваты приезжали к вам от Кинтея.

Губы подрагивали на краснощеком лице, взлохмаченные волосы точно огнем голову охватили, еще и дымились. Нагнувшись, захватил полную горсть снега и жадно проглотил. Парню, видать, было нестерпимо жарко.

– От Кинтея? – не поверила Илинэ. – Не может быть!

– Дядька его. И женщины две из родичей, – проговорил Болот тоскливо, утирая рот рукавом. Приблизился почти вплотную. Илинэ услышала, как втянутый мощным вдохом воздух задержался в горле парня. Показалось, не совладав с собой, прижмет к себе или, чего доброго, опять на руки поднимет… Выставила вперед ладонь.

– Не ходи пока далеко от жилья, – выдохнул Болот. Откачнулся, будто напоролся на батас, а не на слабую руку. – Звери кругом.

Когда Илинэ заходила в юрту, конь чуть помедлил, развернулся и понес всадника обратно в горы. Снег снова посыпал крупно и часто.

Домм пятого вечера Недобрая ворожба

Дьоллох не дождался сестренки, уснул. Илинэ не стала будить усталого брата. Матушка, пряча глаза и вздыхая, сообщила о визите родичей Кинтея.

– Надменные, кичливые люди. Надеюсь, потому не растрезвонят об отказе, не станут парня бесславить. Обижал в детстве, а вот поди ж ты, как повернулось. Но, может, ошиблась я, и нынче люб он тебе?

– Не люб, – Илинэ обняла толстую матушку, расстроенную разговором с нежданными гостями и руганью под конец. Лахса понюхала завитки на шее дочери:

– Вот и хорошо. К тому же он отцу родичем приходится в восьмом колене.

– Мне же, не Илинэ, – кряхтя, напомнил с лежанки Манихай. – Раньше девок не спрашивали – люб, не люб. От размера калыма согласие зависело. У этих-то, поди, неплохой выкуп. Кичливые – ну и что, зато не скаредные.

– Губы их солью обсыпаны, – ощерилась Лахса.

Вздрогнув от свирепой оглядки жены, Манихай закивал с благостной улыбкой:

– Э-э, мало слов – невкусно, много слов – горько…

Чему радуюсь: счет сватам пошел.