Перекрёстки судеб человеческих

– Может, поешь чего-нибудь? Компотику из смородины и ранеток выпей.

Катерина отрицательно покачала головой.

– Освобождение-то тебе дали?

– Дали. Но ты бы видела, как смотрела на меня эта старая ведьма!

Дарья оскорбилась за «старую ведьму», которую очень уважала, хотела выговорить дочери за грубость, но, почувствовав это, Катерина не замедлила исправить положение.

– Хорошо, хоть молодая врачиха нормальным человеком оказалась, сразу поняла, насколько это серьёзно. Вот и рецепт выписала. Обследоваться, говорит, надо.

Последние слова были произнесены таким трагическим тоном, что тревога за здоровье дочери отодвинула на задворки всё остальное. Дарья уложила её в постель, укрыла байковым одеялом и вышла из комнаты. «Отдохнёт, и давление, глядишь, в норму придёт. Сон – лучшее лекарство», подумала она.

А сон её дочери после танцев до упаду да сольного пения до третьих петухов, действительно, был необходим.

В школе закончились уроки, и младшие Вершковы с шумом и гамом ввалились в дом, следом вошли старшие, Вера и Витя.

– Тише вы, оглашенные! – Дарья замахала на них руками. – Катерину разбудите.

– А чего она днём спит? – удивилась Раиска.

– Потому что ночью песни поёт, – шепнул ей Петька.

– Так, сели за стол, быстро поели и – на картошку! – строго приказала мать, проигнорировав вопрос младшей дочери.

Слово матери было для них законом. Дети послушно расселись за большим обеденным столом и молча принялись обедать, а потом дружно взялись копать картошку.

Катерина проснулась, когда заходящее солнце уже заиграло своими прощальными лучами в кроне черёмухи, вольготно раскинувшей свои ветви под окном комнаты. Она томно потянулась, сладко зевнула и, вспомнив о своих планах, поспешила приступить к их осуществлению. Девушка вышла во двор, подошла к Дарье, которая мыла мелкую картошку телятам для подкормки.

– Мама, а ты корову вечером уже подоила?

– Нет, она ещё пасётся. А ты что, молочка хочешь? Так я сейчас тебе утрешнего налью.

Дарья обрадовалась появившемуся аппетиту дочери – знать, на поправку дело пошло! – и закричала:

– Петька! Иди сюда!

Петька, вытирая грязные руки о старенькие штаны, подошёл к матери.

– Оставь пока копать картошку, слазь в погреб, достань банку молока!

Мальчик направился к погребу, но Катерина его остановила.

– Ты руки-то помой, прежде чем за банку хвататься!

Гримаса брезгливости прошлась по её лицу. Пришедший с работы и ставший невольным свидетелем этой сцены Егор, старший сын Вершковых, осуждающе покачал головой, но ничего не сказал. Вот с этой банкой молока Катерина под вечер того же дня и нанесла визит Ирине.

Ирина настороженно встретила нежданную гостью, но гостья, то ли не поняла этого, то ли не захотела понять, весело шутила, затевала весёлые игры с Кирюшей. А на вопрос хозяйки, удалось ли ей снизить давление, только рассмеялась и ответила без всякого лукавства:

– А чего об этом говорить, если вы и сами обо всём догадались?

Потом, став вдруг серьёзной, спросила:

– Скажите, вы тоже считаете правильным то, что людей отрывают от их дела и заставляют заниматься тем, чему они не обучены? О себе я не говорю, я деревенская, всякую сельскую работу с удовольствием сделаю: что картошку выкопать, что корову подоить, что за телятами прибрать. Но почему мы, студенты, вместо того, чтобы учиться, должны ехать в колхозы-совхозы и делать работу за тех, кто обязан её делать? Ладно, студенты – это ещё полбеды, Но и преподаватели – доценты, профессора – вынуждены в грязи рыться! Это правильно? – в голосе говорящей появилось столько нескрываемой горечи, что не поверить в её искренность было просто невозможно. – Нет! Я считаю, что каждый должен заниматься своим делом. Врач – лечить, профессор – учить, студент – учиться, а колхозник – картошку копать.

Ирина с интересом посмотрела на Катерину, раскрасневшуюся в своём благородном порыве установить справедливость, и подумала, что, пожалуй, поторопилась занести её в список непорядочных особ. Девушка подкупила неискушённого человека своей «искренностью». Но главное – Катерина не стала продолжать игры в мнимую гипертонию.

Потом они пили чай с молоком, разговаривали о студенческой жизни, всё было естественным и приятным. После того, как Катерина ушла, Ирина поймала себя на мысли, что ей будет жаль, если на этом их знакомство закончится.

Но оно продолжилось, потом переросло в дружбу. У них оказалось много общего: им нравились одни и те же писатели и поэты, обе увлекались вязанием и лыжным спортом. А ещё Ирина тоже любила петь, и в дни всеобщих праздников со сцены небольшого поселкового клуба зазвучали в исполнении двух неразлучных подруг песни на два голоса.

Катерина познакомила Ирину со своей семьёй, и её приняли там, как родного человека. А уж когда между ней и Егором завязалась дружба, то иначе, чем доченька, Дарья, мать большого семейства, её и не называла. Нередко, приходя в садик за Кирюшей, Ирина узнавала, что его уже забрала «мелочь» Вершковых. Она шла к Вершковым, а домой возвращались уже втроём: к их маленькой семье присоединялся Егор. Год пролетел, как один миг.