Перекресток

— За что всегда тебе завидовал, Карев… ты так гениально притворяешься трезвым, когда выпьешь, что можно даже и не отличить тебя выпившего от трезвого… но чувство юмора при этом теряешь напрочь… ну, не надо отрывать мне яйца… это же часть моего гениального организма, без них организм будет не полон, и вся его гениальность окажется под вопросом, а это уже совсем не дело… да… ну, и девчонки, наверное, расстроятся… все-таки им тоже чего-то перепадает через мой организм и его части…

Отступая в сторонку, он взмахнул рукой, будто призывая в свидетельницы всю профессионально-шаловливую тройку обступивших его девиц, и как-то скромненько, бочком-бочком, стал пробираться по стеночке к лестнице, ведущей вниз, в вестибюль и, в конце концов, в банкетный зал, куда только что увели под руки — теперь-то, видимо, от злости, Антон вспомнил — миниатюрного и до невменяемости пьяного антрепренера кое-кого из известнейших столичных знаменитостей.

Подавив в душе волну злости и нетерпеливости в двух шагах от заветной двери при встрече со старым и неприятным знакомцем, Карев с трудом дождался, когда Жерар и сопровождающие его девицы скроются с глаз на ступеньках лестницы и только после этого буквально подтащил Татьяну к номеру, на ощупь пытаясь попасть в замочную скважину изготовленным заранее ключом. И — о, чудо! — терпение его было вознаграждено, номер оказался свободным, это Антон сразу же ощутил по слабенькому запаху пыли, чистого белья и легкой затхлости воздуха внутри помещения.

Машинально протянув руку со все еще зажатым в ней тяжелым брелоком, Карев нашарил на стене выключатель… и тут же, не выпуская из объятий Татьяну, повернулся к дверям и запер их, оставив ключ в замке. «Теперь пусть стучатся, — со злорадным облегчением подумал Антон. — Двери-то, небось, не сломают, кишка у них тонка, а остальное — мне до лампочки…» Осторожно протащив девушку по узкому, в два шага длиной, коридорчику-прихожей, он огляделся. Номер был попроще, чем тот, что занимала в городе Ника, но также предназначен для одного постояльца, несмотря на огромную двуспальную кровать, полуспрятанную в стенном алькове. Кроме кровати, занимающей господствующее положение в единственной комнате, в уголочке примостился скромный диванчик с изрядно вытертой обивкой, пара самых простых стульев и небольшой столик возле них. Видимо, из-за скромности апартаментов они и не были заняты привыкшими к более роскошной обстановке гостями.

С облегчением уложив Татьяну на кровать прямо поверх ярко-оранжевого с синими разводами плотного покрывала, Антон заботливо стянул с её ног туфли, правда, небрежно, по-мужски, забросив их после этого под кровать, прикрыл девушку половинкой покрывала и только после этого, прихватив со столика неизменную в любой гостинице пепельницу, присел на диванчик. Закурил и, глубоко, с непередаваемым удовольствием затягиваясь, подумал: «Ну, как там разобидевшаяся Ника? Фырчалка душевная… небось, уже скоро окажется в своем вожделенном космосе… конечно, и я бы не против, но раз уж она первая напросилась… да и бросать одного Мишеля после того, что он сделал для нас, было бы верхом свинства, да и вообще — не по-мужски… парашютисты своих не бросают… а все равно, до жути интересно, как оно там, рядом со звездами…»

16

«Знаешь, Антон, космос — это непередаваемая, волнующая, божественная, всеобъемлющая, давящая, сводящая с ума, фантастическая… скука… — наверное, вот так могла бы начать рассказ о своем первом пребывании в неведомых далях иных звезд, планет и прочих небесных тел Ника. — Конечно, я сперва думала, что, будучи единственной ничем не занятой на корабле, только я испытываю это чувство, но глядя, как мается Кеша, которого все упорно зовут Инно, наблюдая, как хвостиком бегает за мной по всем помещениям Векки, и отнюдь не для того, чтобы помешать мне что-то сломать или испортить, боже упаси, я тут старалась руками ни к чему не прикасаться, зная, как по обыкновению мне везет влипать в истории, так вот, в итоге я поняла, что рутинные перемещения из точки сто восемнадцать в точку двадцать семь и далее в сто сорок третью навевают на весь экипаж точно такую же скуку. Да и что тут может быть интересного?

До последнего болтика, до гаечки знакомые помещения, краткое, на час-полтора, увеличение силы тяжести, буквально размазывающее по амортизационному креслу чешуйчатого, но спокойно, хоть и не без неудобств, перенесенное мной; потом часовая невесомость перед входом в загадочное даже для самих звездачей подпространство, которое они называют просто «тоннель»; ну, и многочасовое «зависание», когда отключаются все внешние бортовые системы, не работает любая навигационная электроника, время, кажется, стоит на месте, и остается только либо развлекаться болтовней друг с другом, а для проведшего вместе не один год экипажа это не самое веселое занятие, либо отправляться в спортзал, где механические тренажеры работают вполне исправно, не обращая внимания на потухшие экранчики счетчиков километража, пульса, кровяного давления и состояния внутренней атмосферы.