Перекресток

— А этот слишком много болтал лишнего, даже когда его об этом не спрашивали, — нервно отозвалась атаманша. — Но теперь это уже неважно…

— А что важно?..

— Важно, что мы будем делать дальше, чтобы выжить, — мрачновато ответила Анаконда.

…а дальше она оказалась висящей под потолком в непонятном, мрачном подвале, больше смахивающем на средневековое подземелье. И некто в буром балахоне с бесформенным капюшоном на голове, впивался пронзительным, прожигающим взглядом в её глаза, казалось, стараясь достать до самого дна анархистской души…

И жутко, рывками, болел прижженный раскаленным металлом бок, и слезы непроизвольно катились из глаз, а руки, поднятые высоко над головой, уже перестали ощущаться, будто умершие первыми из всех частей её многострадального тела, но все это показалось Анаконде лишь преамбулой, легким и незначительным происшествием перед тем, чем грозил ей жутковатый взгляд из-под капюшона…

… «нет же, нет, нет, нет, — билась в голове анархистки лихорадочная мысль. — Так не бывает. Так не должно быть… мы же ушли, ушли из этой трансформаторной… ушли… в ночь, в темноту… никто не знал — куда, да и не мог знать. Но то место, это же «нейтралка», там ничего плохого быть не может… потому что таковы правила игры…» Правила игры… их она запомнила едва ли не с детства, с первых осознанных разговоров с отцом, с первых запомнившихся контактов в гимназии… с первых…

Сознание затуманивалось, укутываясь, как ватным одеялом, спасительным забытьем, и только боль изредка напоминала о себе, прорываясь сквозь плотную пелену, через границу небытия… Но даже в полубреду, сквозь плотно сомкнувшиеся веки Анаконда увидела невероятно яркую вспышку света, озарившего подземелье…

Холодный пот на лбу легко стерся движением неповоротливой, затекшей в неудобной позе руки. В номере было тихо, темно и тепло. Из-за полураздвинутых портьер, из черноты ночного окна лился призрачный свет звезд. Затылок изо всех сил вжимался в повлажневшую от пота подушку.

Анаконда открыла глаза. Будто стирая с лица липкую, невидимую паутину зловещего сновидения, провела ладонью по лбу, по щекам. Всё было так, как и должно было быть: номер в санатории, ночная, предрассветная тишина за окнами… вот только сон тревожил, не давал покоя. К чему бы он?.. Казалось, выбравшись из города уже сквозь плотное кольцо парашютистов, очутившись в прибежище городской элиты, в «убежище», гарантирующем жизнь и неприкосновенность всем, здесь находящимся, надо было успокоиться, выбросить из головы нервотрепку и ужасы последних дней, неудачу с Промзоной, отдохнуть от бытовых неудобств подготовки к налету на город…

Рядышком, руку протяни, лежал неподвижно, будто труп, один из уцелевших драбантов. Пожалуй, ему, да еще его напарнику, вызванным тогда к трансформаторной будке, повезло… конечно, все мы смертны, но любой очень хочет оттянуть последний миг, особенно если тебе не исполнилось и тридцати. Вот оба они и оттянули. Да не просто оттянули, попали в уютное гнездышко, полное спиртного, девиц легкого поведения, шальной музыки. И при этом им совершенно не нужно заботиться здесь о сохранности тела своей атаманши. И она ни в чем их не ограничивала, разве что спать заставляла с собой, но и это было приятно, в постели Анаконда сто очков вперед могла дать любой профессионалке.

«Черт возьми, и чего ж он не шевелится даже? — с легким раздражением подумала анархистка, спросонья присматриваясь в темноте к соседу по постели. — Может, помер?.. как там бывает — рвотой захлебнулся с перепою или еще чего… хотя, кажется, когда ложились, он вовсе был не пьян…» Вытянутые пальцы наткнулись на что-то липкое, неприятное, скользнули по соседней подушке. «Так и есть…» Анаконда брезгливо отряхнула пальцы, одновременно включая стоящий на тумбочке рядом с кроватью маленький ночничок…

Драбант лежал навзничь, укрытый по грудь покрывалом, потому что анархистка без разговоров забрала себе перед сном общее одеяло, и не шевелился. Сначала Анаконда даже не поняла, в чем дело, и лишь секунду спустя осознала, что голова телохранителя отделена от туловища и лежит на подушке отдельно, только лишь приставленная к плечам. Окровавленная подушка чуть всхлипнула, стоило лишь коснуться её кончиками пальцев, кровь не только не успела застыть, свернуться, но и даже толком впитаться в перья и пух.