Перекресток

Думал! Что ты там думал — ничего, ни вот на столько — просто смотрел на нее и любовался, и ничего не соображал. Помнишь, с каким выражением она тогда сказала, когда первый раз были в кино: «Но разве я могу жить в такой обстановке?» И ты тогда ничего не понял, даже тогда, и даже подумал сам: конечно, мол, ей это и в самом деле не пристало. «Я бы умерла, если бы мне пришлось так одеваться!» Как же она должна была смеяться тогда над ними, над их квартирой! А ведь ему сказала: «Мне у вас страшно понравилось, правда, ужасно милая у тебя семья, и комнатка такая уютная — прямо купе». Земцевой этой своей наверняка после говорила: «Живут, как колхозники, я бы просто умерла, если бы мне пришлось так жить»…

Это ведь подумать только — такая на вид… и так врать каждым своим словом, каждым поступком! Ну, ладно. Довольно теперь — поиграли и хватит…

— …что же из того, что некрасивый, зато он очень мужественный. Ты разве не находишь? По-моему, это главное…

— Ну чего ты ломишься в открытые ворота? Можно подумать, что я с тобой спорю! Я тоже считаю, что он в общем интересный.

— Угу, очень. И потом он страшно умный! Ты же видишь, по математике он идет впереди всего класса. По физике тоже, по химии… ой, знаешь, он мне рассказывал, что хочет стать инженером-электриком — строить заводы-автоматы, правда! Ты представляешь, как интересно?

— Представляю. Тебе, конечно, тоже сразу захотелось строить заводы-автоматы?

— Конечно, захотелось. Потом у него ужасно симпатичный брат — такой простоватый, знаешь, но очень симпатичный. И мама, и сестра — все симпатичные, очень. А ты действительно не можешь завтра пойти?

— Ну слушай, Трофимовна уезжает послезавтра утром, не могу же я в последний вечер отправиться в театр!

— Ага, конечно… ну, хорошо, я тогда пойду с Сережей. Я с удовольствием с ним пойду, правда! Вот беда, звонок… идем в класс, Люся, я тогда сразу и скажу ему про билеты…

Таня удивилась, увидев Дежнева, уже сидящего на месте: первым входить в класс после звонка не в его обычае. На соседних партах еще никого не было.

— Здравствуй, Сережа! — Она подошла к нему с сияющим лицом. — Что это у тебя за такой вид — надутый, ужас прямо. Слушай, Сережа, обязательно пойдем сегодня вместе домой, я тебя подожду, если ты задержишься, и потом я хотела сказать — у меня есть билеты в драмтеатр, на завтра, на «Разбойников» — знаешь, Шиллера. Это Люсиной маме дали, она-то сама никогда в театр не ходит, а Люся завтра занята, так что мы пойдем с тобой вместе — вот здорово, а? Ой, Сережа, и что еще я…

— Никуда я не пойду, — сказал Сережка.

— Почему? — удивилась Таня. — Да что это у тебя за вид? Ты что, плохо себя чувствуешь?

— Я больше никуда с тобой не пойду. Ясно? Ни в кино, ни в театр.

— Да что с тобой, Сережа… — прошептала Таня, глядя на него с испугом. — Я просто не понимаю — шутишь ты, что ли… или… или, может быть, ты на меня обиделся за что-нибудь? Хотя я просто не знаю, что я такое могла сделать… Ну хорошо, все равно — тогда прости меня, хотя я просто не знаю, за что! Правда, Сережа, ну скажи мне, в чем дело! Если ты обиделся, что я после уроков ни разу не зашла к тебе в физкабинет, — так я хотела зайти, честное слово, только потом подумала, что, может быть, это тебе будет неприятно — там эти мальчишки еще начнут говорить всякие глупости… а на переменках, ты же сам знаешь…

— Ладно, хватит! — грубо перебил ее Сережка. — Обижаться мне на тебя не за что, а только мне все это надоело! Ясно?

— Как надоело… — Вокруг них, галдя и хлопая крышками парт, рассаживались одноклассники; кто-то окликнул ее, она оглянулась машинально, невидящими глазами, и снова уставилась на Сережку.

— Внимание, — закричал кто-то, — на горизонте показался Халдей!

— …как «надоело», Сережа, я просто не понимаю, что с тобой сегодня делается…

— А вот так и надоело! Пошутили — и довольно. И давай этот разговор кончать, понятно?

— Пошутили? — Таня покраснела до ушей, потом вся кровь отхлынула от ее щек. — Значит, для тебя это была шутка! Ну, хорошо! Только ты напрасно думаешь, что я буду плакать, вот что!

Сережка криво усмехнулся:

— Факт, что не будешь. Такие, как ты, не плачут!

— Что с тобой? — всполошилась Людмила, увидев ее лицо. — Что случилось? Татьяна, отвечай немедленно, слышишь!

— Ничего, — вздрагивающим голосом ответила Таня, кое-как овладев собой. — Пожалуйста, успокойся, совершенно ничего не случилось…

— Как — ничего не случилось? Татьяна, ты у меня дождешься! Вы идете завтра в театр?

— Земцева!! Николаева!! — раздался дикий вопль с учительского места, где уже умостился маленький старичок в остроконечной тюбетейке, со сморщенным лицом смугло-желтого цвета и необыкновенно черными и густыми бровями. Халдей славился вспыльчивостью и пронзительным голосом.

— Сколько времени я буду ждать, пока вы соизволите прекратить свой базар?! — кричал он, стуча по краю стола высохшим кулачком. — Не я один, сорок человек вас ждут! А ты, Николаева, особенно поберегись! Ты уже третий раз пытаешься сорвать мне урок! Не думай, что я ничего не замечаю!