Перекресток пяти теней (СИ)

Как говаривал кто-то несомненно умный: единственной сексуальной патологией является отсутствие секса. А Раневская утверждала, что в жизни имеется лишь два извращения: балет на льду и хоккей на траве. Любой сверх жил дольше, чем среднестатистический человек, хотя бы потому лезть к нему со своими представлениями о правильном и неправильном не стоило. Возможно, мужчина, который скрывался за полупрозрачной тканью, прикрывавшей вход в ванную, когда-то являлся падишахом, имел собственный гарем и желал хотя бы на час воссоздать привычную обстановку. Неприемлемость рабства стали утверждать не столь уж и давно по меркам мировой истории.

За арочным проемом в конце короткого коридора притаились темно-синие сумерки.

«А ведь так и нервное истощение заработать недолго», — подумал Женька, тяжело вздохнув.

Ладно бы еще путь всегда являлся одним и тем же, но входя в один зал, Женька не имел ни малейшего понятия, куда попадет, выйдя из него. Создавалось впечатление, будто комнаты, коридоры, анфилады и прочие помещения тусовались, как карты в колоде, находясь в постоянном движении относительно друг друга.

Возможно, сверхам нравилось здесь, но Женькино ни в чем не провинившееся человеческое восприятие сбоило, страдало, просило пощады. Эд уверял, будто через месяц-другой Женька перестанет обращать внимания на мелочи, творящиеся вокруг.

«Подумаешь, время то спешит, то притормаживает, а комната отдыха для персонала кочует по зданию со скоростью монголо-татарской орды. Главное, ты все равно попадаешь туда, куда нужно», — говорил он.

Наверное, Эду было виднее, но пока с каждым новым рабочим днем Женьке становилось тяжелее.

— Не спешите так, страж. Споткнетесь. И удачи не будет, а при вашей работе удача — главное, — вначале Женька услышал чарующий низковатый женский голос и только затем разглядел кому тот принадлежал.

Пожалуй, он не солгал бы, сказав, что никогда и никого не видел красивее. Освещение лишь подчеркивало цвет волос и глаз незнакомки.

Здесь не звучало музыки. Столики в уютных беседках с древесными розами были пусты, а единственная посетительница сидела за барной стойкой, накинув ногу на ногу и рассматривала его.

— Я действительно тороплюсь, — произнес Женька, тем не менее, останавливаясь.

— Вы противоречите сами себе, — заметила она.

— Но немного времени у меня все же найдется. Вы чего-то хотели? И почему назвали стражем?

Она повела плечиком и усмехнулась очень похоже на кого-то, но сейчас из головы совершенно вылетело, кого именно.

— Самое распространенное обращение, подходящее практически ко всем, — произнесла она задумчиво. Удивительные синие глаза излучали ледяное спокойствие, но блестели легкой заинтересованностью. В зале неоткуда было взяться ветру, но светлые в голубизну волосы чуть шевелились. Они казались очень легкими и мягкими, словно пух, но Женька не посмел бы прикоснуться, хотя желание становилось сильнее с каждым вздохом. — Одни сторожат собственные иллюзии и стараются не разрушать их неожиданной правдой, другие хранят чей-либо покой, третьи — себя; вы вот не позволяете разгромить данное заведение, за что следует вас поблагодарить.

— А вы? — спросил Женька, хотя еще недавно не собирался этого делать, неожиданно поняв, что ответ действительно очень для него важен.

— Смерть.

Он вздрогнул и немедленно вспомнил обладателя похожей улыбки: слегка грустной, немного ироничной или даже циничной. Голос был иным, но интонации неуловимо похожи.

— Страшно? — поинтересовалась она, подарив цепкий синий взгляд и качнув в руке коктейльный бокал с — кто бы сомневался? — блю кюрасао.

— Нет, — ответил Женька, ничуть не покривив душой. — Я, пожалуй, пошел бы за госпожой с косой, будь она похожа на вас.

Тишина в зале внезапно изменилась, стала звенящей и настороженной, а взгляд собеседницы — колючим.

— Не смешно, — отпив из бокала, она отставила его на стол и поморщилась так, словно попробовала нечто отвратительное, в раздражении побарабанила ногтями по столешнице и резко заявила: — Таким не шутят.

Тотчас же образ скучающей дамы рассыпался. Ее взгляд стал пристальным, под ним захотелось вытянуться во фрунт и начать оправдываться, однако Женька как-то сумел пересилить себя и промолчать. Освещение начало меркнуть, но она щелкнула пальцами и над столом зажглись магические светильники в виде фосфоресцирующих клубов газа. Благодаря ним она показалась еще прекраснее и гораздо опаснее, чем раньше. Несуществующий ветер стал сильнее, и Женька, совершенно не отдавая себе в том отчета, машинально вцепился в амулет.

«И сомнительные комплементы я также не жалую», — прозвучало в голове, хотя ее губы не шевелились.

— Больше не повторится, — пообещал Женька, давя желание пуститься наутек. Она не являлась ведьмой, попросту не могла ею быть. Развратницы пробуждали похоть — так было проще кормиться от людей, не убивая их и не вступая в противоборство с Орденом, — незнакомка же завораживала и пугала. Кровь воспламенялась не из-за вожделения, а чувства опасности, которое, тем не менее, хотелось продлить. — Что я могу для вас сделать?