Перекресток: путешествие среди армян

Прошло уже несколько лет с тех пор, как я впервые побывал в Турции. Несмотря на все усилия, оказалось невозможным подняться над точкой зрения турок, которую я разделял в то время. Она прокралась неожиданно через образовавшуюся брешь, когда разум отказался объяснить их обращение с армянами. Она усилилась, когда я узнал о продолжающейся кампании отрицания. Да, я стал пристрастным. Я не мог отделаться от мысли, что эта страна совершила незаконный захват чужой территории. Но в тот момент она выглядела вполне невинно. Земля в лесу, выстланная мхами, пружинила под ногами; побеги жимолости обвивали подножия стволов сосен, и терн уже был в полном цвету. Я пересек заболоченные поля, разминулся с лошадьми, от боков которых валил пар, и вскоре после полудня вступил на центральную улицу турецкого города Яйландагы.

7

— Гордимся? Нет. Представь, что мы могли бы создать, если бы у нас была возможность остаться в Армении?

Наири, архитектор

(у ворот, ведущих в старую часть Каира. Ворота строили армяне)

Мне понадобилось несколько дней, чтобы проехаться по далеко разбросанным друг от друга городам Центральной Турции. Это были дни, наполненные одиночеством. Здесь не было армян — за пределами Стамбула их уцелела всего лишь горстка: много памятных армянских мест без армян.

Местный автобус вытряхнул меня на улицы Антакии-Антиохии, города, который на протяжении более семисот лет имел самое большое по численности армянское население. Я отыскал крошечный отель для наемных рабочих в Зенгинлер Махалесы, некогда богатом, а теперь самом бедном квартале. Возле окна вестибюля стояли в ряд несколько кресел — тут я провел большую часть дня, ожидая, когда затопят единственную на весь отель печку. Мне все еще нездоровилось, и было очень холодно. Вошел полицейский, потирая озябшие руки. А на удивление толстому дежурному отеля понадобился почти час, чтобы вычистить печку от золы, нацедить горючего, нарвать газет, предварительно прочитав красочную историю про облаву в местном публичном доме и, наконец, вытащить несколько спичек. Я протянул руки к печке. Дежурный развалился в кресле рядом с полицейским, который заметил, что, к сожалению, в Антакии нет других публичных домов, в которых можно было бы устраивать облавы.

Так, сидя, мы все трое и заснули, разомлев от идущего от круглой печки тепла. Разбудил нас громкий храп полицейского и резкий стук упавшей на пол автоматической винтовки.

***

— Муса-Даг? Где здесь Муса-Даг? — спрашивал я на еле дующее утро в Самандаги на рынке, где продавали фрукты Никто не знал

Я показал на гору, маячившую над городом:

— Это — Муса-Даг?

— Джебель-Муса.

Конечно! Это армяне так ее называют. Как же я мог так опростоволоситься? На самом деле «Муса-Даг» название турецкое, что в переводе означает «Гора Моисея». Но после событий 1915 года гора получила известность как место, где армяне продержались, место, где они оказали сопротивление депортации. Бестселлер Франца Верфеля «Сорок дней Муса-Дага» еще больше восстановил турок против этого названия Так они были вынуждены принять арабский вариант «Джебель-Муса».

Армяне Муса-Дага завершили свой путь в Айнчаре, в долине Бекаа, где я встречался с ними несколько недель назад вспоминая рассказы Томаса Хабешьяна, я обогнул гору и попал в приморский город Чевлик. Он был так же мрачен и уныл, как любое курортное место в мертвый сезон. Вывески отелей скрипели на ветру; перевернутые вверх дном ялики окаймляли площадку для прогулок, множество лодок стояло у причала, прижимаясь друг к другу, словно лошади за изгородью.

Я успел одолеть, пожалуй, треть горы, когда дождь припустил всерьез. Он хлестал по склону длинными косыми струями и посылал целые каскады брызг прямо в Средиземное море Я укрылся в небольшой пещере и обнаружил там трех толстых коров и старого пастуха Он чертил в пыли своим посохом, что-то бормотал и смеялся, но мы не понимали друг друга. Интересно, подумал я, а он уже жил на свете в 1915 году? Выглядел он немного моложе Томаса Хабешьяна. Я осмотрел его сапоги и грязные брюки, всмотрелся в такие знакомые черты его лица. Перенеси его в армянское селение Айнчар или в Кессаб — и он сойдет там за своего. Крестьянина Армении от крестьянина Турции трудно отличить; парадоксально, но, возможно, именно поэтому репрессии были такими беспощадными.