Перекресток: путешествие среди армян

Сотрудники редакции вывели меня на Севду Севан, армянскую писательницу, и я договорился о встрече с ней в баре пресс-клуба в центре города. Пресс-клуб был выдержан полностью в стандартных восточноевропейских коричневых тонах. Стены темно-коричневого мореного тика, занавески цвета печеного картофеля, стулья и скатерти табачного оттенка. Даже красная кайма ковра казалась коричневой. Какой-то журналист сидел в одиночестве за столиком в этом салоне цвета жженого сахара. Глядя на него, видя, как его подбородок медленно опускается между лацканами коричневого костюма, я представил себе, как вся Центральная Европа от Балтики до Балкан в тяжелой полудреме медленно погружается в грязно-коричневые мутные волны посткоммунистического оцепенения.

Однако за коричневым периодом скрывались века национальной вражды, и армянский гнев Севды Севан был порожден ими. Она как будто освещалась изнутри горькой скорбью изгнанничества и, приведя меня к себе, тут же показала рукопись своей трилогии «Родосто, Родосто».

— Родосто — родина моего деда. Он владел двадцатью двумя фермами, но в 1915 году турки вынудили его бежать.

— В Болгарию?

— Нет, на юг. Его этапировали на юг вместе с семьей. Первой умерла его жена, и он нес ее тело три дня, прежде чем смог похоронить. Ему пришлось рыть ей могилу голыми руками. Трое его детей умерли по дороге, выпив грязной воды.

— Они добрались до Сирии?

— Они добрались до Дейр-эз-Зора. Когда он пришел туда, у моего деда осталась лишь одна дочь. Она нашла себе работу в одной арабской семье, но умерла, съев зараженное яйцо. Моему деду больше нечего было терять. Он бежал вместе с двумя друзьями, которых знал по Родосто. Они шли по ночам, пробираясь назад, к Евфрату. Сначала первый, затем и второй друг умерли. Но мой дед всегда был крепким — когда он родился, у него были все зубы, — все мужчины в их семье рождались такими. Он прошел весь путь назад в Родос то и, когда добрался туда и вошел в свой прежний дом, впервые заплакал. «Этот дом снова будет полон детьми». У него родились две дочери, и когда одна из них еще ждала рождения ребенка, его первого внука, он умер. Этим ребенком была я…

Севда говорила не переводя дыхания. Во время своего повествования, перечисляя все ужасы, постигшие ее семью, она сидела спиной к письменному столу, глаза ее горели, иногда она слегка ударяла по ножке стула, а в длинных пальцах правой руки был зажат череп.

Она скользнула по нему взглядом, словно держать в руке череп было самым будничным делом.

— Ах да. Кто-то дал мне его в Рас-эль-Айне. Вы были там? — Да.

— Взгляните на плоскую затылочную часть этого черепа — он принадлежал армянину. Когда я пишу, этот череп всегда лежит на моем столе.

Перед отъездом из Лондона я попытался получить в советском посольстве визу на посещение Армении, но мне не повезло. В день моего отъезда из Иерусалима приехала знакомая армянка и сказала, что знает кое-кого в советском посольстве. Я должен был пойти в торговый центр на Брент-кросс и встретиться там с дамой в темном пальто. Она будет ожидать у фонтана. Дама устроит все, что мне было необходимо. Разумеется, дама была армянкой.

Я последовал инструкциям, данным в письме. Стоя между тропическими папоротниками и скульптурой Харди Вильямса, я вручил ей копии своих документов и попросил, чтобы визу отправили телексом в советское посольство в Софии. Поблагодарив ее, я вновь вернулся в заснеженный северный Лондон. В тот же вечер я уезжал поездом в Венецию.

В Софии русская женщина с каменным лицом пожала плечами и сказала «нет». Мне велели заполнить бланк. Я сказал, что хотел бы лично побеседовать с послом, но вновь услышал в ответ: «Нет, нет!» Но я тем не менее увиделся с послом, который с улыбкой побеседовал со мною о Европе и об автомобильной промышленности и сказал, что да, он получил письмо по поводу меня; виза придет через несколько дней. Так что проведенный с помощью армян эксперимент прошел вполне успешно.

Я вышел из посольства с итальянцем, который добивался визы, чтобы навестить девушку в Киеве. Мы возвращались на трамвае к центру города через парк. У Сергио тоже не было визы, но он не терял бодрости духа. Он полюбил Болгарию.

Конец коммунизма открыл перед ним весь мир; он теперь мог поехать куда хотел. «И дешево! Так дешево!»

В Варне, черноморском курорте, он открыл для себя возможность за доллар в день снять комнату с видом на море, а еще за доллар угощать местных девушек болгарским совиньоном, приводить их к себе в комнату и делать с ними что хочет.

— Послушайте, мне за сорок. В Италии совсем не просто снимать молодых девушек. А здесь это не проблема.

Мы пошли в столовую. За прилавком стоял чернокожий студент.

— Откуда вы? — поинтересовался Сергио.

— Я из Ганы, из Африки.

— Вот почему вы такой коричневый.

Я взглядом извинился перед ганским студентом, но он смеялся.

Когда мы уселись, Сергио замолчал, полностью посвятив себя еде.

— Должно быть, он сильно проголодался, — предположил ганец.

— Итальянцы все делают быстро, — пояснил я. — Быстро ходят, быстро говорят и быстро едят.

Сергио вытер рот салфеткой и ухмыльнулся: