Перекресток: путешествие среди армян

Бабушка Тораняна отвела свою пятилетнюю дочь в анатолийский поселок Румке, расположенный неподалеку от деревни, где они жили. Зная, что грядет приказ о депортации, она оставила девочку в семье курдов и отправилась пешком на юг. В течение двух лет мать Тораняна жила с курдами. В городе жили и другие армянские дети, но им запрещали встречаться. Тем не менее некоторые из них иногда тайно встречались у реки. Однажды – к тому моменту они прожили там не один месяц – они прогуливались под сенью деревьев вдоль берегов. Неожиданно мать Тораняна увидела в воде знакомое лицо «Смотрите, – воскликнула она, – это мой брат Акоп! Он плавает!» И она побежала вверх по течению, чтобы поздороваться с ним. Ей было радостно увидеть кого-нибудь из тех взрослых, кого она знала, после столь долгого пребывания среди чужих «Акоп! – Она раздвинула тростник: – Акоп! Акоп!»

Она и раньше видела, как он плавает; он всегда любил плавать!

Как раз в этот момент течение подхватило его, и он исчез. Когда он снова показался на поверхности, она увидела, что то был не Акоп, а только его отрубленная голова.

– После того как она рассказала мне эту историю, – объяснял Торанян, – я не мог взглянуть на нее без того, чтобы не увидеть ту голову в реке. Только после ее смерти, когда ее глаза закрылись навсегда, только тогда голова исчезла.

– Как она попала в Алеппо?

– Мой дед воевал в турецкой армии на кавказском фронте. Он сбежал из армии, разыскал и спас ее. Он донес ее до Алеппо на своих плечах. В четырнадцать лет она вышла замуж, в восемнадцать стала вдовой.

Я наклонился, чтобы получше рассмотреть фотографию. За маской сурового матриарха, за тяжелым застывшим выражением лица скрывалось что-то еще – едва уловимые черты, присущие армянам прошлых времен. Я замечал их в лицах некоторых армян, переживших те события, но наиболее отчетливо они проступали на старых семейных дагерротипах девятнадцатого века. Страдания и гонения еще не оставили следа на округлых чертах их лиц, от них веяло крестьянской уверенностью – уверенностью и спокойствием самой земли…

В конце первой недели марта я простился с отелем «Парон» и Мазлумянами и поехал в Турцию. Мне сказали, что, не доезжая границы, можно увидеть несколько армянских деревень. Держа путь к западу от Алеппо, поезд в Латакию преодолел пустыню и продолжил свой путь по земле, сплошь покрытой зеленью. Глинобитные стены похожих на ульи домиков робко выглядывали из-под высоких эвкалиптовых деревьев, образовавших над ними шатер. Я почувствовал прилив душевных сил при виде торжества жизни, живой зелени, грядок с фасолью и влажной плодородной земли. Утрата земли, как я уже давно понял, в Значительной степени такое же наследие 1915 года, как и кровавые репрессии, она означала конец родовой принадлежности. Когда армяне рассказывали мне о зверствах, это всегда говорилось с налетом некоей странной отчужденности. Но когда речь заходила о земле, об утраченной земле, их голоса приобретали оттенок абсолютной убежденности и неподдельного горя. Пожалуй, думал я, земля – это всеобъемлющая потеря; или это так, или это единственный аспект, которым может определяться порядок вещей вообще.

Через вагонное окно можно было наблюдать, как происходит медленное возрождение земли. Долины, ныне покрытые буйной растительностью и представляющие собой зеленые площадки для пастбищ, в разгар солнечного утра очаровали меня, и я сидел, погрузившись в созерцание полей…

– Мой друг!

…их неотразимой красоты в обрамлении высоких зарослей кустарников и…

– Месье!

…безоблачного неба над ними. Что такое? Мужчина, сидевший у двери, тянул меня за рукав.

– В чем дело?

– Взгляните на мои часы! Вы узнаете, кто изображен на часах, мой друг?

Он подсунул мне свое запястье. На нем были дешевые часы из серии «Микки Маус». Но вместо знакомой улыбки мультперсонажа я увидел фотографию Асада. Выглядело это нелепо.

– Да-да. – Я вернулся было к своим мыслям, к маленькой деревушке и пыльным дворикам, забитым овцами…

– Послушайте, мой друг.

– Что?

– О, мой друг, не будьте таким серьезным.

– Что вам нужно?

– Я алавит.

Теперь понятно. Асад сам из рода Алави, и алавиты пользуются привилегиями своей принадлежности к клану. Многие из них мухабараты. Он спросил, откуда я родом.

– Из Британии.

– Ха! Британия нехорошая. Когда-то вы владели половиной мира. Теперь вы сателлит Америки…

Я предпочел обойтись без этого, встал и пошел по проходу в дальний конец вагона. Там сидела темноволосая серьезная девушка, склонившись над какой-то книгой, и беззвучно шевелила губами. Проходя мимо, я бросил взгляд на книгу – это оказался армянский молитвенник. Я поздоровался с ней на армянском языке.

– Вы армянин? – спросила она.

Алави следовал за мной по пятам и тут же встрял в наш разговор:

– Нет, нет… он британец! Плохой англичанин! – Он засмеялся, не отрывая от девушки взгляда.

Я опустился на корточки, чтобы нам удобней было с ней разговаривать.

– Послушайте, может быть, вы сумеете мне помочь. Я намерен добраться до армянских деревень в Кессабе.