Однако расцвет еретических течений длился недолго. Богомилы, балканские дуалисты, происходившие от павликианских и отчасти мессалианских корней, были сокрушены турками. Рим успешно избавился от катаров, патаров и альбигойцев. Но павликиане сохранились на Балканах, так же как и в самой Армении. Они выжили тем же образом, каким всегда выживали армяне и за который постоянно подвергались преследованиям: при помощи упорного отказа принять другую веру. Не далее как в 1717 году леди Мэри Уортли Монтегю совершила путешествие в Пловдив, откуда писала домой, что обнаружила «секту христиан, называющих себя паулинцами». А в середине девятнадцатого века русский консул в Пловдиве сообщал о находившихся в городе павликианах. Возможно, что затюканныи женой козопас действительно был последним уцелевшим дуалистом.
Я вернулся в Пловдив в тот же вечер. Он был теперь не рассадником ересей, а вторым по значению городом Болгарии. Я прошел через старую часть города, разыскивая Акопа Варданяна. Вечер был темный и сырой, и свет, струившийся из маленькой галереи, дробился и разбивался на камнях. Два армянских художника, братья-близнецы Григор и Магардич Касапьяны, выставили свои работы. Они были похожи друг на друга как две капли воды. Братья носили одинаковые пиджаки, одинаковые серые свитера, серые туфли, у них были одинаковые проницательные карие глаза. Их произведения главным образом представляли из себя гравюры, и работа над каждой из них, как они объяснили, отнимала не меньше месяца. Сейчас стало немного легче, но при коммунистах им приходилось самим смешивать краски в поисках нужного оттенка и работать с помощью переделанных инструментов дантиста. Одна из гравюр – «История монеты» – получила премию и высокое признание в Болгарии.
Гаспар и Мкртыч Гаспаряны, армянские художники, Пловдив, Болгария.
Я беседовал с близнецами об их работе и о том, как их родителям удалось бежать во время резни из-под Бурсы, когда Акоп Варданян ворвался в галерею.
– Замечательно! Значит, вы их нашли! – Он с видом заговорщика взял меня под руку и отвел в сторону. – Они хороши, эти картины, очень хороши, как вы думаете?
– Да. И очень армянские.
– Почему вы так говорите?
– Деталь – микроскопическая подробность. Это как хачкары на армянской чеканке в Каире или Бейруте. Как вы считаете, почему армянское искусство так любит мельчайшие подробности?
– Чтобы запутать демонов и помешать им проникнуть внутрь!
– Совсем как у павликиан.
– Да, – улыбнулся он, – как у павликиан.
11
Когда я был в Патне, из Данцига приехали четыре армянина, которые совершили до того поездку в Бутан.
Из Пловдива я отправился поездом в Софию. Проснувшись там в первое утро своего пребывания, я был так поражен окружавшей меня тишиной, что мне показалось, будто я глохну. Не было больше слышно ни скрежета транспорта, ни бесцеремонного многоголосия базара, ни голосов многоэтажного перенаселенного дома – всего этого пестрого беспорядочного и живого шума, сопровождающего вас на Востоке. Столица выглядела присмиревшей, дисциплинированной. Посты регулировщиков высились над светофорами, и трамваи мерно двигались по своим маршрутам. Однако вместе с ощущением упорядоченности столичной жизни пришло смутное чувство беспокойства. Рядом с бульварами шириной во взлетную полосу величественно взирали вниз фасады правительственных зданий, выдержанные в стиле неоклассицизма: сотни помпезных окон на сотнях хмурых фронтонов. И под их взором, крошечные рядом с этими суровыми громадами, фигурки в пиджаках и голубых беретах сновали по улицам, суетливо пересекая их в разных направлениях.
Но я полюбил Софию. Мне понравилась ее серая меланхоличность. Не важно, что она, казалось, навсегда осталась в каком-то вечном сонливом полудне конца сороковых годов. Если здесь присутствовали гнев и напряженность – а они не могли не присутствовать, – их удавалось надежно скрыть под пальто. Чуть утомленные лица были по-старомодному обаятельны.
Армянский Дом не был исключением. Армянская община в Болгарии, сократившаяся примерно до двадцати тысяч, была достойно представлена в небольшом четырехэтажном здании. Церковь каким-то образом разместилась на первом этаже, на втором этаже производился благотворительный обмен одежды, на третьем – клуб (тяжелые деревянные стулья, армянские трехцветные знамена, исторические карты Армении), а на верхнем этаже расположилась редакция армянской газеты, распространявшейся во всех пятнадцати болгарских городах, где еще жили армяне.