Перекрёсток. Сборник поэзии и прозы

Очки заинтересованно придвинулись к сигаретам. Кофе сморщилось и заледенело.

– Хорошо. Слушай …

Мой рассказ был сер и сух, он плыл с сигаретным дымом, оставаясь несвязными и бессмысленными словами: работа, муж, дети, стирка, развод, соседки, начальник, деньги, больничный, спина, волосы, шампунь, деньги, у тебя нет хны?

– Нет. Слушай, пошли отсюда. Мне нехорошо, О, Боже …

-Что случилось?

Она смотрела мимо меня, куда-то за мою спину, глаза стреляли синевой, они вопили, они чернели. Это он.

К столу подошёл коренастый парень, бритый, с обрезанными ушами как у волка: небольшие, вверху треугольной формы, заостренные. По внешнему виду я таких определяла как валютчиков – беспокойные длинные и толстые пальцы, оценивающий взгляд. Полное отсутствие лба за ненадобностью; шея, плавно перетекающая в плечи и далее к ногам. Немая сцена. Из-за него – такая трагедия.

– Заяц, мне нужно поговорить.

-Ну, я пойду, у меня куча дел, и так засиделась, скоро магазины закроются.

– Нет, останься, Пётр сейчас уйдёт, мне не о чём с ним говорить.

Чашечки кофе задрожали и кольцами возмутились. Его рука легла рядом на жуткую скатерть рядом с её рукой. Она подогнула пальцы и застыла. Обо мне благополучно забыли, замерли и умерли. Какая мелодрама.

Я ушла. Вкус сигарет смешался с горечью настроения, и я проглотила тяжёлый ком раздражения. Зачем мне это нужно было выслушивать? Завтра она и не вспомнит, что говорила со мной или будет жалеть, что открыла мне душу. С досадой я подёргала дверную ручку закрытого магазина и вернулась к такой привычной обыденной жизни.

 II.Я

В мае моя такая скучная жизнь остановилась, круто повернулась на 180 градусов и пошла вилять и преподносить мне сюрпризы. Вихрь событий забросил меня в родной городок только в конце августа. Казалось, что прошло не полгода, а полжизни.

Остановка в центре, зверски жмут новые туфли, я еду оформлять документы на переезд в столицу. Прощай, город, прощай!

– Привет!

Из автобуса выпадает она с огромным букетом астр в левой руке, коробка с тортом в правой. Коробка перевязана обычным бинтом, но, тем не менее, всё гармонично: и торт, и бинт и её белый брючный костюм. Как всегда насмешлива, холодна, внимательна и любезна.

-Где ты пропадала? Почему у тебя такой несчастный вид? Я слыхала, что ты выходишь замуж и уезжаешь. Расскажи, не таись, ты, ведь, моя лучшая подружка.

– А ты, что у тебя? Как … ребёнок?

– Какой ребёнок? Ах, ребёнок. Да всё нормально, аборт – знакомая помогла. Вот теперь хожу на курсы массажа, буду деньги зарабатывать, не сидеть же всё время на шее у родителей. Так расскажи, что и как?

– А что с ним? Вы помирились? Поженились?

– С кем? Ни с кем я не собиралась жениться. А, с Петей, что весной был? Да идиот какой-то. Он сейчас на счетчике, скрывается где-то. Да расскажи за кого замуж выходишь?

– Но ты говорила, что у вас такая любовь страстная, дитя любви и всё такое…

– Да что ты за человек? Я тебя спрашиваю, прошу рассказать о себе. А ты всё обо мне выспра-шиваешь. Откуда ты всё это узнала? Кто тебе рассказывал? Ты что, с нашими сплетницами общалась?

– Да нет же, вспомни. Весной на этой же остановке, ты сама всё рассказала, а потом в кафе. Ты всё забыла?

– А, да припоминаю. Это была ты? Я думала, что только Оля в курсе. Я всё забыла – всё в прошлом. Ерунда это все. Пошли в кафешку, расскажи мне всё спокойно. Я тебе кофе и L&М проставлю. Обещаю слушать и не перебивать. Надо же, совсем забыла, что и тебе рассказала. Старею, мать. Ну, пошли.

– Ты знаешь, я ноги натёрла ужасно, еле хожу.

-Класс! Обалденные туфли! Явно не дешевые. Ты это там купила? Пойдём, пойдём, расходишься потихоньку.

Снова кафе в центре. Унылые и уставшие за лето мухи и официанты смотрят очередное шоу, сгрудившись у барной стойки, кофе одиноко скучает, а пачка сигарет лениво и без охоты разгуливает по столу.

Я рассказывала об уходе с работы, о болезни матери, о хорошем контракте, о красивых и прохладных магазинах, об ажурном силуэте Эйфелевой башне, о пыльных и старинных книгах и о глазах над книгой. Все было до этих глаз. До этих глаз было плавное восхождение, спокойно, всё было слишком спокойно. Когда я говорю о любви, внутри – томление, музыка, ритм, отчаяние, вспышка – всё в одну секунду. Я полюбила его глаза. Полчаса я рассматривала книги в небольшой лавочке на набережной Сены, погруженная в свои мысли, кончиками пальцев гладила старинные обложки, мечтала. Спиной всё же чувствовала присутствие человека – букиниста, так же, как и я склонившегося над книгой.

– Я хочу купить эту книгу.

Книга поплыла к нему. Его глаза были необычного цвета: сине-серые с тёмными крапинками. Общий сумрачный фон сгущал все оттенки, а пыль на книге высветлила их. Часто вечерами я рассматривала его фотографии и на них у него глаза получались светло-карими. Он заглянул мне в душу – там и остался. Это ощущение его присутствия в моей душе чувствуется и сейчас, но не как праздник и радость узнавания, как раньше, а только боль.

– Я его люблю, я не могу без него жить.