А знаешь, я теперь по-иному представляю тебя. Вот стоишь, будто застёгнутый на все пуговицы, строгий, серьёзный. Непроницаемый… граф Венсан де Брие… а там, в груди, бьётся большое горячее сердце и такая живая и чуткая душа… и эти пальцы… я их вижу… они не только меч способны держать, это я теперь знаю… они могут перенести на бумагу — превратить в буквы — малейшие движения души этой живой. Наверное, если бы я жила где-то рядом, то я бы боялась тебя: подойти не вовремя, сказать что-то невпопад, глупость какую-то — вот как сейчас — ты словно стал выше ростом и на мои глупости смотришь свысока — не свысока заносчиво, а с высоты лет, опыта, ЗНАНИЯ — вот правильное слово, будто знаешь такое, чего не знает никто… Но ничего с собой поделать не могу… всё равно — твоя, всё равно — люблю и целую, всё равно хочу… хочу не просто быть — там, где-то… а удариться оземь — прилететь к тебе ветром, дождём… посмотреть на тебя глазами вон той сероглазой девочки, что засмотрелась на тебя нынче утром… ты, верно, и не заметил… а это я была…»
«Девочка моя сероглазая и темноглазая одновременно, Инна, Эстель — какая разница! Так же, как и ты, я до сих пор не могу определить для себя: зачем? «Если звезды зажигают, значит, это кому-нибудь нужно», — говорил поэт. Если нас погружают в этот сон — это кому-нибудь нужно — говорю я. И даже очень может быть — именно нам и нужно, только мы еще этого не понимаем… Или тому, кто сильнее и выше нас, кто… не хочется думать… держит нас на поводках…
Знаешь, я всю жизнь, лет с двенадцати, наверное, любил историю — предмет такой школьный, а потом, когда повзрослел, и науку вообще. Как в пятом классе начали изучать древний мир — так и влюбился! Палка-копалка там, добывание огня, первобытно-общинный строй, рабовладельческий… Средневековье — глубокое, потом раннее, потом ренессанс… Почему же именно так? Почему сейчас именно об этом наш с тобой сон? Или, может быть, ты тоже любишь историю с детства, и тут совпали какие-то энерго-информационные потоки… Я, например, в разное время накупил множество книг — не романов, а научных работ по тем или иным историческим темам. Есть книги и о тамплиерах, конечно. Я тогда не знал, зачем покупаю. Хотелось — и всё! Однако я не скажу, что воспринял их настолько глубоко, что теперь это всё всплывает наружу в столь причудливой форме. Или это не мне решать?..
Впрочем, в последние годы я больше склоняюсь к тому, что наука, обращенная не в будущее, а в прошлое — мертва. Копаться в прошлом — все равно что расчленять труп. Историки — это стервятники, их привлекает падаль. Хорошо сказал, правда? И вместе с тем, нет такой тайны в истории, которую бы не хотелось разгадать. И нет такой разгадки, которая бы не порождала новую тайну. Ты согласна со мной, Инна? Люди научились заглядывать в будущее с помощью фантазии, в прошлое же — с помощью кропотливого труда. Но мы-то с тобой никакого труда не прикладываем, а вместо этого просто живем в далекой и чуждой нам эпохе, воспринимая, как должное, ее дикие порядки и жестокие законы. Не думаешь ли ты, что мы — своего рода «попаданцы», это модный нынче термин в фантастике, то есть люди, оказавшиеся в каком-то времени ради определенной миссии. Если это так — в чем тогда наша? И когда мы об этом узнаем?»
«Люди хотят познать прошлое, потому что в человеке заложено стремление к первооткрывательству. Кому-то, как Колумбу, дано было открыть дорогу в будущее. Кому-то, как Шлиману, — в прошлое. И те, и другие — своего рода одержимые люди, ибо без фанатизма невозможно ни одно сколько-нибудь заметное открытие. А я хорошо сказала?
Андрей, дорогой мой человек! По всему выходит, что мы с тобой оба — фанатики, потому что, скорее всего, для нас в этом Сне (давай его с большой буквы называть!) приготовлено нечто особенное — то, что откроется не сразу, а только тогда, когда мы как-то проявим себя и свои способности. А может быть, и вовсе не откроется — не оправдаем доверия… так тоже может случиться…
Но мы сможем, правда? Я уже ничего не боюсь. Рядом с тобой — не боюсь. Потому что ты для меня…
Вот, вспомнила одну сказку… охотник на дракона пробирается в пыльное и закопчённое его логово, дрожа и за каждым поворотом ожидая встретить противостояние… за одним из поворотов вдруг открывается ему гора сокровищ: драгоценные камни в кадушках и сундуках, сверкающие всеми гранями, чудесное оружие и доспехи, золотые и серебряные украшения, и блики таинственного света на всём — на стенах пещеры, на самом драконе, уже кажущемся не ужасным, а прекрасным, на охотнике, его лице, руках, кольчуге…
Вот так и я… проплутав всю ночь в тёмных лабиринтах подсознания, вываливаюсь в утро… а там — драгоценное письмо — и блики эти я ношу на себе весь день… и таю от того, что ты назвал меня своей — а для чего ж тогда ты завоёвываешь меня? Так медленно и так искусно…»
ГЛАВА 9