Перекресток трех дорог

Дорога привела их к богатому дому почти в центре деревни. Мерг с недоумением оглядывал работающих во дворе людей, словно не чующих вони, и труп чёрной козы на крыше, который трепали вороны. Дела до сомнительного соседства с мёртвым животным будто не было никому, ни жильцам, ни соседям. От повседневных забот не отвлёкся ни единый житель деревни. Если бы не жуткий запах, Ульд бы решил, что перегрелся на солнце и коза ему теперь мерещится в бреду. Он подумал уже, что местные обычаи велят делать такое странное подношение духам ко дню урожая, но отказался от этой мысли, сочтя слишком дурной по меркам любого из миров.

Он заглянул во двор и позвал:

– Хозяева! Не найдётся ли работы для мерга?

– Колдун! – К нему, словно к давно потерянному сыну, побежал по двору краснолицый мужчина, раскинув руки. – Сделай с ней что-нибудь!

– Вам нужен мерг, чтобы снять дохлую козу с крыши? – Ульд всеми силами старался сохранить лицо и голос спокойными.

– Не с козой! – Хозяин с трудом отдышался и с отчаяньем пояснил: – С ведьмой местной. Она меня прокляла. Закинула падаль на дом да запретила любым способом снимать, иначе…

Он развёл руками и уставился со страхом и грустью. Нарушения запретов при проклятии и верно не несли доброго будущего, а иногда обрывали настоящее. Ульд оглядел зажиточный двор, слуг, краснолицего хозяина, и вкрадчиво поинтересовался:

– А что же ещё она тебе запретила?

– Свиней чужих брать, – отмахнулся он: вторая часть проклятья, видно, пугала не слишком.

– Понимаю… – Ульд с трудом сдержал смех и лишь уголок губ дёрнулся в едва заметной улыбке.

– Чего ты понимаешь? – взбеленился хозяин, горя коего не оценили в полной мере.

– Проклятье на тебе тяжёлое. – Светло-серые, почти прозрачные глаза колдуна смотрели серьёзно и мрачно. – Сложное. Мои услуги дорого обойдутся.

– Что хочешь отдам, – заверил хозяин. – Заплачу хоть деньгами, хоть свиньями, у меня много. Только сделай с ней что-то.

– Поросят себе оставь. Десять лигор возьму. Половину вперёд.

Мужчина закивал, не стал спорить с непомерной ценой, велел платить колдуну задаток, а после указал дорогу к дому ведьмы.

С золотом в кармане, притихшим Игви у ноги и весельем в сердце Ульд направился к дубовой роще в отдалении, где на опушке стояла одинокая хижина.

– Это ж надо быть таким дурнем, – шепнул мерг псу и потрепал косматое ухо. – Даже спьяну на спор у ведьмы своровать не решишься, коль голова на плечах имеется.

Хозяйство у старухи было крепкое. Небольшой, но ладный домик, череп оленя над входом, как и положено. Сушились подвешенные пучки трав, под навесом – добрый запас дров к зиме. Ульд отметил пустой загон для свиней и кивнул своим мыслям.

Ведьма в образе юной девы хлопотала по двору. Стройная фигура в простеньком светлом платье могла бы обмануть, если бы не крючковатые, старые руки с длинными грязными когтями. Колдун осторожно прислушивался к шёпоту духов, пытаясь разобрать, к кому пришёл на порог. Мертвецы говорили о хранительнице – той, в чьих жилах сильна кровь сэйд. За такое соседство судьбу на коленях благодарить стоит, а не тянуть у доброй няньки из-под носа всё, что не приколочено.

– Гостя за сто яр чуешь, мать? – окликнул хозяйку колдун.

– Козу убирать не смей, – отрезала ведьма, не оборачиваясь. – Прокляну.

– Смрад на всю деревню стоит, – напомнил Ульд.

– Не страшнее обыкновенного. – Она вздохнула, бросила тяпку, оглядела мерга. – Мёда хочешь? Добрый в этот год уварился, крепкий. А эти олухи боятся и не берут, жалко ведь.

Колдун кивнул. Ведьма повела гостя в хижину, придержала скрипучую дверь. Небогатое, но прибранное жильё женщины насквозь пропахло горькими травами и терпкими настойками. Было темновато, очага она к вечеру ещё не растопила. Игви замешкался у входа: обычно в дом его не брали, но ведьма ласково позвала пса:

– Заходи-заходи. И тебе найдётся место да кость.

Дверь она прикрыла уже в своём обычном облике – морок не произвёл на колдуна впечатления, и хозяйка решила не тратить сил на чары. Ульд рассматривал теперь сгорбленную старуху с седыми космами, морщинистым узким лицом и крючковатым носом. Видом она напоминала огромного ворона, а бесформенное тёмное платье лишь усиливало сходство.

Ведьма взмахом руки разожгла очаг, вытянула откуда-то косточку для Игви, а сама принялась хлопотать над угощением. Пёс улегся у ног хозяина и сосредоточился на лакомстве.

– Дубины они, без стыда и разума, – бормотала ведьма, словно позабыв о госте. – Когда хворь ко мне лечить придут, когда мышей потравить попросят. Платят деньгами, припасами. Сведу я их – мне-то чего потом делать? С голоду помирать одной? Жалко мёд, ведь хороший, продала бы им, да все бы радовались.

Наконец, она поставила перед колдуном большую кружку, миску с ломтями мяса и сыра, а сама уселась напротив, не забыв прихватить мёда и себе.

– Ты пробуй, пробуй, – поторопила она. – Как?

– Знатный напиток. – Уставшему и голодному с дороги Ульду сейчас что угодно показалось бы богатым пиром, а ведьма и впрямь наварила мёда с душой. – И князю на стол не стыдно поставить.