Перекресток времен. Новые россы

Впереди показалась окраина села. При приближении пассажирам «Ханомага» открылась страшная картина нападения немецких самолетов на мирных беженцев. Дорога и обочина были покрыты трупами людей и животных, разбитыми автомобилями и повозками. В нескольких местах на дороге и по обочинам виднелись воронки от бомб.

«Ханомаг» снизил скорость, потихоньку объезжая лежащие на шоссе трупы и воронки. Все находившиеся в бронетранспортере встали и обнажили головы. Одно дело – убитые солдаты, война есть война, а совсем другое – мирные люди, старики, женщины и особенно дети. Кто-то был отцом, кто-то сыном или братом. Эта картина никого не оставила равнодушным. На глаза наворачивались слезы, перехватывало горло. И крепче сжимались кулаки и зубы. Мы отомстим за вас!

Один из бойцов бросился к водителю с ножом в руках:

– Ну, сволочь немецкая, не жить тебе! За всех ответишь!

– Стоять! Назад! – кинулся ему наперерез Левченко. Умелым движением он выхватил нож и опрокинул взвинченного бойца. – Наш немец их не убивал. Это летчики постарались. Если мы Ганса отправим на тот свет, кто эту железяку вести будет, ты, что ли?

– Ганс! Стой! Хальт! – скомандовал Григоров. – Дальше проехать не сможем. Надо дорогу расчистить. Громыхало, остаешься с немцем. Остальные – на шоссе.

У одной из воронок лежал на спине виденный ранее Андреем усатый безрукий воспитатель детдомовцев. Вся гимнастерка на груди была порвана и пропитана кровью, ноги неестественно вывернуты. Возле него, словно пытаясь спрятаться за спину своего воспитателя, лежали трое детдомовцев: два мальчика и девочка, посеченные осколками. Чуть дальше на дороге – опрокинутая тележка на высоких железных колесах. Возле тележки, прикрывая всем своим телом внука, сидел седой старик. Через всю его спину прошла пулеметная очередь. Под ним и внуком натекла большая лужа крови. Рядом круглая шапочка с лентой. Серебряные буквы «КРАСИН» превратились в бурые, от крови.

Бойцы осторожно сносили трупы в сторону, освобождали дорогу от тачек и телег. Кое-где пришлось, взяв лопату с «Ханомага», засыпать землей воронки.

Пройдя немного вперед, Андрей увидел девушку в сиреневом платье. Понятно было, что она не успела слезть с велосипеда и взрывной волной ее отбросило на обочину. Велосипед остался между ног, а край платья задрался кверху, обнажив красивые девичьи ноги. Белая косынка слетела с головы, открывая длинные светло-русые волосы, заплетенные в две толстые косы и закрепленные снизу на затылке.

– Эх, хороша девка! Жалко, убили ее, а то я бы с ней занялся… – проговорил какой-то красноармеец и тут же получил подзатыльник от Левченко.

– Заткнись, а то я тебе сейчас яйца поотрываю да башку твою дурную сверну. Скажу, что так и было.

– Товарищ старший сержант, смотрите! Живая она! Рукой и головой пошевельнула!

Левченко и Тишко подбежали к девушке. Старший сержант осторожно приподнял ее голову, другой рукой поправил платье, прикрыв ноги:

– Тишко, фляжку давай.

Тишко, скоро отстегнув свою фляжку и открутив колпачок, протянул ее Левченко. Старший сержант, смочив жидкостью губы девушки, осторожно влил ей несколько капель в приоткрывшийся рот. Девушка сделала небольшой глоток, после чего резко дернулась и открыла глаза, затем, приподнявшись, начала кашлять. Непонимающе и испуганно она оглядывала окруживших ее людей.

Левченко недоуменно посмотрел на Тишко:

– Что у тебя там было?

– Як що? Горилка!

– Вот балда. Воды быстро давай. Воды!

Тишко кинулся к красноармейцам, протянувшим ему несколько фляг. Выпив немного воды, девушка пришла в себя.

– Ну как, жива, дочка? Цела? Ранений нет?

– Жива, дядечка. Спасибо вам. Вроде бы не зацепило. Только голова кружится и тошнит немного. Ногу правую, наверное, подвернула. А вы кто будете?

– Цела – это хорошо. А голова кружится и тошнит – это контузия. Взрывной волной тебя с дороги сбросило. Мы свои, дочка, нас не бойся. А зовут-то тебя как, красавица? Как ты здесь оказалась?

– Оксана. Марченко я. Сама из Коростеня. В этом году школу закончила, хотела в медицинский институт поступать. А тут война началась. Немцы пришли. Меня мама к бабушке отправила, в село. Да не успела я. Все отступать начали, вот и я вместе со всеми. Теперь хочу в Сумы к тетке родной добраться.

– А батько твой где?

– Тато воюет. С первых дней в армию забрали. Где сейчас они с мамой, не знаю… – Девушка заплакала, вытирая слезы снятой косынкой.

– Товарищ лейтенант, – обратился к Григорову один из бойцов, – дорога свободна. Можно ехать.

– Хорошо. Все по местам. Основная колонна уже подходит, – крикнул бойцам Григоров, затем обратился к Левченко: – Григорий Васильевич, девушку в бронетранспортер, не бросать же ее здесь. Тишко, возьми ее корзину.

Старший сержант одобрительно посмотрел на Андрея, затем осторожно поднял девушку на руки и понес к бронетранспортеру. Тишко по-хозяйски, достав нож, перерезал бельевую веревку, забрав ее и корзину, также двинулся к «Ханомагу».