Погода тоже менялась, нет, сначала она замерла, словно бы осень столкнулась с непреодолимым препятствием, и постепенно, чем дальше мы двигались на юг, тем жарче становился климат. И всё было хорошо, правда, с некоторого времени, у меня прекратилась личная жизнь. Вроде бы времени сколько угодно, но вечерами, когда делать особенно было нечего, как только приближалось это, так ничего и не получалось. Всё время казалось, как все эти водяные твари рассаживаются кругом и в гробовой тишине смотрят, как я это делаю. Тьфу ты. Чёрт бы их побрал.
И ведь он тоже был в этой компании. Вот хотя бы, сколько было случаев. Дни, конечно, пролетали незаметно. И, на сколько весело было при свете дня, на столько страшно становилось глухой ночью. К примеру, вскорости стало настолько жарко, что я решил освежиться, и окунулся в воду, из предосторожности всё же придерживаясь за край плота. Вода нежно так обволакивала меня прохладой, и совершенно незаметно пеленала моё тело, так что со временем до меня дошло, что тугие струи накрепко связали меня. Волна подняла моё тело, и, тихо колыхаясь, обрела форму водяного коня, под громкие вопли пострадавшего, то есть меня.
Внезапно, поднявшись ввысь, я очутился верхом на его влажной спине, в самом центре бившей в ней природной энергии. Грива разливалась миллионом крошечных ручьёв, звенящих в тревожной тишине. Дико всхрапнув, конь волной полетел над широкой водяной гладью, со стороны напоминая взбесившийся хоровод солнечных брызг. Я уж думал, тут мне и крышка, спасибо Лана не растерялась, и, схватив мой меч, кинула его мне. Лезвие мелькнуло чёрной тенью, и я, облившись потом, сумел таки поймать его не порезавшись и тут же полетел вниз, очутившись в расплескавшейся воде.
Даже речные создания боялись касаться моего меча, и я немного загордился этим, но, чёрт возьми, надо обязательно сделать ножны, купить их что ли, на худой конец. Да, не у всякого есть такое оружие, но такие приключения только разжигали кровь, заставляя ощущать полноту жизни, но ночью... Новолуние в этих местах по-настоящему чёрное, как в погребе, только гораздо темнее, кажется, можно было резать мрак ножом. Звёзд мало, но те, что есть, горели в чёрной бездне осколками крошечных льдинок, играющих лучиками древнего света, отражённого их острыми гранями. И река тихо шептала старинные заклинания спящим в неподвижности берегам.
Приходилось вслушиваться в этот убаюкивающий плеск, чтобы вовремя услышать звуки прибоя, и в слепую работать шестами, надеясь на удачу. Ну вот, в одном таком месте в реку вдавалась широкая коса в виде полумесяца, я её, конечно, не увидел бы, если бы на ней не горел яркий костёр, освещая ровным пламенем правильный круг. Пришлось проплыть рядом с ней, и то, что я увидел, лучше бы я не видел.
Вокруг пламени, при ближайшем рассмотрении выяснилось, что это не огонь, а что-то магическое, сидело десятка два тварей, пострашнее слуг Люцифера, и одна из них только высунула окровавленную морду из разодранного чрева ещё агонизирующего человека. Сверкая глазами и громко чавкая, чудовище скривило рожу, так что получилась жуткая ухмылка, и мы проплывали настолько близко, что отвратительный смрад из огромной пасти, достиг нас, заставляя кровь стынуть в жилах.
Плот вошёл в круг света. Тварь принялась судорожно нюхать ночной воздух. По счастью, демон не сообразил бросить взгляд на воду, и мы скоро благополучно скрылись в темноте. Кто-то может обвинить меня в трусости, ну да, было очень страшно, быть может, и стоило броситься на берег с мечом в руке. Но тот, кто скажет, что мог бы сделать это без страха и упрёка, тот и есть дон Кихот, и я от всей души желаю такому храбрецу возможности проявить себя.
Огонь ещё долго мерцал вдалеке и до самого утра я не мог уснуть. Перед глазами застыла картина окровавленной женщины, бьющейся в смертных судорогах в когтистых лапах чудовища. Никто больше не полюбит её, не утешит и не защитит. Никто не приласкает её чудную грудь, теперь разорванную на мелкие кусочки погаными лапами, и дети не найдут свою добрую маму, отдавшую жизнь за них. Мир бывает чудовищен, и только вера в лучшее, в то, что зло исчезнет с лица земли, помогает нам выживать на нашей бедной земле.
В другой раз ночь была лунная и, проплывая мимо покосившихся крестов деревенского кладбища, мы видели, как крестьяне с факелами и кольями в руках, разрывали могилу местного колдуна. Ветер что-то шептал в вершинах деревьев, единственный бесстрастный свидетель этого зрелища.
Мы успели скрыться за поворотом, как тишину разорвал чей-то крик, полный боли и страдания. Я думал колдуну пришёл конец, но потом раздался ещё крик и ещё, и голоса были полны неописуемой боли и страдания. Кричали крестьяне, и я поражался их редкому мужеству, пойти ночью на охоту за колдуном, боюсь, их затея провалилась.