– Однажды в детстве, во время нашего семейного путешествия по Африке, отец отвел меня в джунгли, чтобы показать, как звери выживают: «Смотри внимательно, сынок, смотри и запоминай, ведь существование в дикой природе аналогично правлению. Либо ты, либо тебя». Мы долго бродили около огромных деревьев, по сухим ветвям, среди ядовитых насекомых, и вдруг папа показал на горделивую львицу, восседающую на голой земле и прижавшую к себе своих детенышей. «Она – первая самка льва, королева в этих местностях. Но ее самец погиб в страшной схватке с буйволами и теперь это прекрасное животное должно сохранить за собой власть и уберечь собственное потомство. Но, возможно, ей придется выбирать», – тогда я, десятилетний мальчик, росший в любви мамы и оберегаемый родителями, даже не мог предположить, что такой горделивый зверь сможет причинить вред беззащитным милым комочкам, своей крови и плоти. Мы остались там на ночлег, поудобнее взобрались на огромную ветвь и принялись наблюдать. Стояла тихая, умиротворенная безветренная ночь, казалось, даже опасные хищники притаились и наслаждаются прекрасным видом полумесяца, сеточкой манящих звезд, и материнский инстинкт никогда не покинет львицу, все еще не отпускавшую малышей. Но неожиданно в этот африканский рай ворвалось что-то темное, зловещее, пагубное, какая-то крохотная частичка, и животное встало, отошло от детей и направилось в непроглядные заросли, а буквально через минуту на поляне показался огромный устрашающий хищник, желтый, словно золото, великий и могущественный. Мне стало страшно, захотелось как можно быстрее уснуть, даже уйти, отправиться домой, но отец крепко меня держал и принуждал смотреть. Лишь кратковременный писк, и кусочки разорванной плоти полетели в стороны, оставляя на густой траве алые следы. Когда я спросил папу, почему же мать оставила свое потомство, он ответил: «Лев, убивший новорожденных – претендент на место властвования из чужой стаи, и перед вдовой стоял непростой выбор: оставить эти земли, предать покойного самца, или же пожертвовать детьми и остаться королевой. Как видишь, мой мальчик, материнское сердце поддалось и сломалось. Теперь ты понимаешь, Мундибрун: власть – самый опасный и страшный вирус из всех, он тщательно проникает в каждую клеточку нашего существования, в каждый потайной угол, в каждую жилку и в каждую каплю струящейся по венам крови. Ты заражаешься этой страшной болезнью, но сам не понимаешь, как ужасны симптомы, пока на шее не сомкнется роковой последний клинок. Помни об этом, и никогда не позволяй «золотым бактериям» завладеть собой».
Прошло столько лет, – посиневшие губы старика изогнулись в слабой вымученной улыбке: – И я каждый день твердил себе, что забыл те слова, тот жизненный урок, твердил, чтобы принудить совесть молчать, и однажды у меня получилось. Знаешь, девочка, какое наслаждение тебя одолевает, когда после мучений, страхов и постоянной боязни перед неизвестностью, перед расплатой, ты, наконец, отключаешь чувства, эмоции и превращаешься в идеальную ледяную тварь? Я стал таким, но не сразу: омерзительным гадким ползучим существом, выплескивавшим свой яд просто на каждого… И тщательно подбирал себе жертву, наслаждался ее видом, аппетитностью, а потом раз – и заглатывал, – Кристин передернулась и с отвращением отвела взгляд, услышав за спиной неторопливый приглушенный смешок.
– И наш малыш тоже стал твоей жертвой? Как же, я даже не сомневаюсь в этом. Уничтожить собственную плоть, пролить свою же кровь…, – Мардж сделала несколько шагов вперед и остановилась прямо возле Мундибруна, внимательно осматривая каждый дюйм его худощавого тела и посидевшей головы. Но нет, в ее глазах не было злости, презрения, желания убить, отомстить, разорвать, только всепоглощающая безграничная боль. Боль брошенной, униженной женщины, боль несчастной матери, боль утопающего, что безрезультатно хватается за единственную переламывающую соломинку.