Перелетные птицы

Наверное, нет ничего банальнее, чем снова и снова рассуждать о быстротечном мелькании жизни и сокрушаться о минувшем, вроде бы пора давно привыкнуть и смириться. И все-таки смотрю я на этот безукоризненный боевой пеленг американских истребителей — снимок двадцать девятого года — и невольно в голову ударяет: а ведь всего за каких-нибудь двадцать лет Блерио понаделал шума на весь свет, перелетев через Ла-Манш, это казалось немыслимым, невозможным, запредельным… А спустя десять лет, после полета Блерио в Англии, Германии, США, Франции начали совершаться регулярные почтово-пассажирские полеты. В обиход незаметно встроилось новое понятие — расписание полетов! Приплюсуем еще десяток лет, сместимся в эпоху, запечатленную на этом снимке, и вообразим: Do-X, пассажирский гидросамолет, сконструированный и построенный для дальних рейсов, поднимает за раз его воздушных путешественников. Вот ведь как отрабатывались такие рекорды, как бросок Алкока и Брауна через Атлантику. Широко шагали наши предшественники, однажды позволившие себе подняться в небо.

Ну как, может быть, стоит прибавить еще десяток лет, взглянуть, что там? Год тысяча девятьсот тридцать девятый. Еще жив Орвил Райт, а в воздух уходит Не-176 — экспериментальный самолет с жидкостным реактивным двигателем, предтеча истребителя-перехватчика, сверхмашины… Не странно ли — люди вроде бы и не заботятся вовсе, куда ведет их пытливый человеческий ум, на что они расходуют силы души, неисчерпаемые резервы интеллекта?

Так здорово сдавали зачеты наши предшественники: по всем дисциплинам никак не меньше четверки, только почему-то не тому учились.

Неужели и мы, прошедшие сквозь вторую мировую войну, уйдем, так и не сняв с вооружения ненависть?

Снова и снова вглядываюсь в лица, представленные в альбоме, вполне приличные, вызывающие доверие, располагающие к себе родственники глядят на меня. Как же так получилось — страшноватое наследство они нам оставили… Давайте вместе думать, что же теперь делать, как не повторить пройденное?

Гиренас и Дарюс

Когда волею обстоятельств меня занесло на несколько дней в благословенный Париж, я первым делом отправился в Ле Бурже, испытывая неодолимое желание побывать на этом знаменитом летном поле. Побывать, чтобы поклониться прошлому, взглянуть на памятник Чарльзу Линдбергу. Я слышал, что такой памятник сооружен на месте его лихой посадки. Увы, Ле Бурже меня разочаровал. На аэродроме велись какие-то строительные работы — кругом царило запустенье; громадное помещение аэропорта сдавалось под склады, об этом вещал большой щит с объявлением; авиационный музей был закрыт. И памятный знак на месте линдберговской посадки огорчил своей безвкусицей, а еще больше — запущенностью…

Тогда же в Париже я познакомился с литовским книгоиздателем, совершавшим туристическое турне по Франции.

Ну а дальше, занимаясь историей перелетов через Атлантику, я случайно натолкнулся на литовские имена Гиренас и Дарюс. Их перелет оказался не более значительной вехой в истории авиации, чем другие, но он, на мой взгляд, как ни один другой маршрут, символизирует идею независимости, раскрепощения, духовной свободы человека, «встающего на крыло». Сегодня, когда постоянно слышишь, будто пришел конец романтике дальних странствий, когда соображения выгоды будто бы превалируют над всеми иными устремлениями среднего человека, думаю, важно и необходимо возразить: закрепощение, ограниченность, меркантильность, конечно, существуют, поскольку человек сам подчиняет себя обстоятельствам. «Средними» люди не родятся, мы сами загоняем себя в состояние усредненности, чаще всего потому, что даже не пытаемся проложить курс к своему горизонту… И не возражайте, пожалуйста, — какой такой курс к горизонту, это невозможная затея — догнать горизонт?! Не важно — дойти, не дойти, главное двигаться и верить — я на правильном пути. История литовских пилотов тем и привлекает, что убедительно свидетельствует: крылья помогают человеку сохранять достоинство даже в самых неблагоприятных для него обстоятельствах.

Детство Дарюса прошло в Америке. Еще мальчиком ему пришлось поработать у братьев Райт, не будет преувеличением сказать — он приобщился к авиации у ее истока. Потом он вернулся на родину, в Литву, но прожил там недолго и решил вернуться в Соединенные Штаты. Случилось так, что 21 мая 1927 года он очутился в Париже и вместе с тысячами парижан встречал в Ле Бурже Линдберга…

Гиренас, прежде чем стать пилотом, походил и в наборщиках, и в матросах, работал водителем такси.