Перелетные птицы

«Разве могу я возражать против Эсфири — при моих-то либеральных убеждениях? — сказал он дочери. — Я не одобряю радикализма революционеров, но при этом меня ужасают еврейские погромы и гонения».

Итак, в квартире стали жить две женатые пары. Антон Степанович весь светился от счастья, оттого что его семья пополнилась двумя новыми членами. Надя и Эсфирь стали добрыми подругами. Последняя не любила домашней работы и с радостью уступила хлопоты по хозяйству Наде, помогая ей лишь с мытьем посуды. Матрена покинула их и, как полагала Надя, присоединилась к повстанческому движению, ширившемуся среди крестьян, поэтому Надя все в доме обустроила по своему вкусу. Она по-прежнему оставалась хозяйкой, но теперь в семье появилась другая женщина, чье общество ей очень нравилось.

Сейчас, когда до рождения ребенка оставался примерно месяц, Наде была приятна забота Эсфири. Кроме того, на сердце у нее теплело всякий раз, когда она замечала нежность отношений между ее братом и его женой. Сергей уже не был вечно замкнутым и сосредоточенным. Теперь он светился счастьем. Как чудесно было наблюдать за лицом Сережи, когда вечерами они с Эсфирью садились в гостиной и обсуждали прошедший день. Надя понимала и прощала Эсфири ее всепоглощающую преданность делу революции, ибо чувствовала, что ее любовь к Сергею так же неистова и бескомпромиссна, как и ее желание отомстить за смерть родителей.

Революция назревала в стране, которая все еще вела войну с Германией, и главное, что ей было нужно для победы над врагом, — это единство. Однако правительство уже не могло поддерживать внутренний порядок в державе, вставшей на дыбы.

Когда в феврале прошлого года революция наконец грянула, полиция и казаки, которые должны были навести порядок, присоединились к восставшим. В марте толпы на улицах распевали «Марсельезу» и обнимались, празднуя отречение царя.

Наде казалось, что все действия, которые предпринимало царское правительство до того, были запоздалыми. Ничто уже не могло успокоить растущее недовольство масс. Даже убийство Распутина в декабре 1916 года не сумело остановить волну революции. Не помогло и то, что один из убийц, князь Юсупов, был женат на племяннице царя. Спустя три месяца царь отрекся от престола в пользу своего брата Михаила, который престола не принял, и монархия наконец рухнула. Трехсотлетнее правление Романовых на Руси закончилось. Красно-сине-белые стяги сменились кроваво-алыми знаменами.

Однажды Эсфирь прибежала домой из редакции и сообщила, что Александр Керенский, депутат Думы, сторонник идей партии эсеров, возглавил Временное правительство. Надя тогда с облегчением подумала, что наконец-то в стране наступит хоть какой-то порядок.

В тот вечер Эсфирь торжествующе заявила:

— За это надо сказать спасибо рабочим Путиловского завода.

— Эти путиловцы, кажется, только тем и занимаются, что бастуют, — опустив газету, осторожно произнес Антон Степанович.

Эсфирь тут же ощетинилась.

— Они больше не просят хлеба или лучших условий, папа. В последний раз они бастовали, требуя свержения царизма.

Антон Степанович вздохнул.

— Неужели нет других, более мирных способов перехода от самодержавия к демократии?

— Царь сам виноват, папа. Он слишком много внимания уделял войне и совсем не думал о том, что творится внутри страны! Все эти его указы, один глупее другого! Как можно было приказывать штрафовать граждан на три тысячи рублей за разговор на немецком языке?

Надя согласилась с невесткой. Смешно! Кто мог сейчас заплатить три тысячи рублей? Цена на картошку за короткое время выросла с пятнадцати копеек до рубля двадцати. Масла и вовсе было не найти, а если оно и встречалось, то по совсем уж немыслимой цене — полтора рубля за фунт. С одеждой обстояло не лучше, и женщинам приходилось латать валенки, потому что цена на новую обувь увеличилась втрое.

Надю не покидал внутренний страх, ибо, несмотря на падение монархии, она по-прежнему ощущала приближение какой-то катастрофы невиданных доселе масштабов, когда слышала крики: «Хлеба! Дайте хлеба!» — и наблюдала за женщинами, которые, в гневе потрясая кулаками, вламывались в магазины с вывешенными табличками: «Хлеба нет», «Мяса нет», «Керосина нет».

Слава Богу, дома за закрытыми дверями царили мир и единство. Надя не могла нарадоваться своему вновь обретенному счастью. Оно было так не похоже на то, о чем она мечтала, и все же это было счастье. Сильный и нежный Вадим был Надиной опорой, ее каменной стеной, он принадлежал только ей. Ее Вадим был ласковым и внимательным любовником, и она души в нем не чаяла.

Однако и та, другая любовь не покидала ее, став тенью, омрачавшей душу. И всегда, повсюду ее преследовала фамилия Персиянцевых. Отец, возвращаясь из дворца, своими подробными рассказами за обеденным столом постоянно напоминал ей о существовании этой семьи.