Перелетные работы

- И вот мы приезжаем на следующий год, а мама еще с поро-га мне говорит: "Тут про вас Ева Степановна каждый день спрашивает!" Не успела сказать, как сама Ева Степановна к нам пришла, увидела нас, взяла Аленку за руку и просит: "Отпустите ее к Домнушке пря-мо сейчас. Она ведь у меня совсем уже не бегает по деревне, а только сидит у окошечка, плачет и спрашивает Аленку, и еще молит, чтобы ее в Киев Святым мощам поклониться повезли, только кто же ее та-кую возьмет..." Аленка пошла с Евой Степановной, как она просила...

- Да, я пошла, - взволнованно начала Аленка. - Мы идем с ней, идем...

- Оставь! - махнула рукой Натка. - Я сама буду говорить.

Аленка снова опечалилась и грустно взяла серебряный пароход из раскрытой коробки.

- Я осталась вдвоем с мамой, - сказала Натка. - Сидим мы с ней, сидим, а моей Аленки нет час, другой, третий... Тогда я собралась и пошла к Еве Степановне. Вхожу к ним - Аленка сидит на полу возле Домнушки, положила голову ей на колени, а Домнушка гладит ее по волосам, а у самой - черная повязка через все лицо закрывает проколотый глаз, и личико все такое юное, так и светится.

- И рябушек совсем нет, - вставила Аленка. - Одни рыженькие веснушки и глаз-василек...

Натка сердито взглянула на Аленку. Аленка потупилась.

- А сама Ева Степановна читает им по тетрадке то, что Домне открылось во сне, в двадцать четыре дня. Домна слушает и кивает, так, мол, и так, потому что все записано с ее слов...

- Наточка, - робко вставила тетя Груша, - у тебя есть эта тетрадь? - и взяла полную руку Натки в золотых перстнях.

Натка мягко высвободила руку, открыла свой черный порт

фель и достала школьную тетрадь с таблицей умножения на корке.

- Все записано с ее слов прямо в больнице, - сказала Натка, - потому что сама Домна Чмелева никогда не училась в школе и не умела писать. "Скоро я заметила вдали город, - начала она сбива-ющимся голосом. - Он был без конца в ширину и длину. Ворота были из жемчуга и других драгоценных камней. На правой створке ворот изображен был архангел Михаил, на левой - Гавриил. В этом городе улицы устланы мрамором с разнообразным узором (крестом, букетом). Дома украшены иконами, а между домами - множество церквей. Я сразу же пошла к часовне, и как вошла, увидела Великомученицу - икону Скорбящей Божьей Матери. Часовня внутри сияла и благоухала. И увидела я перед иконой подсвечник дивной красоты, на нем горели свечи различным светом: голубым, зеленым, золотистым и белым... И тогда один из архангелов сказал мне..."

Дядя Кирша усмехнулся и пошел на кухню:

- У нас в гимназии был Закон Божий, - небрежно бро-сил он через плечо. - Мы сидели в классах и целыми днями читали сказки про Царствие Небесное. А потом после уроков ехали на вело-сипедах домой вниз по бульварам... Какое было время!

- Но ведь есть еще и ад! - твердо сказала Натка и пронзительно посмотрела на него.

- Постой, Кирилл! - приказала тетя Груша.

Дядя Кирша замер вполоборота в дверях кухни.

- "Тут я увидела толпу, - дрожащим голосом прочитала Натка. - Народ валит толпой, а за ним множество бесов всякого рода: гор-батые, высокие, с ушами как у свиней, с коровьими рогами. Они приближались к воротам, над которыми стояла надпись: "Капище всех грехов". Мало кто избавляется от этого капища. Только молитвами великих духовников и благочестивых родителей можно избавиться от него. Издали увидела я раскаленные докрасна двери и услышала го-лоса: "Не к нам ли душу ведут?" И в пламени разглядела я железные балки с цепями. На цепях висели женщины и мужчины. У женщин между ребер торчали младенцы с обугленными головками, а у мужчин из-под каждого ребра выглядывали змеи.

Я спросила: "За какие грехи они так страдают?"

Мне ответили: "Это блудники и прелюбодеи! Змей - это грех, а младенец вытравленный плод!""

- Что ад? - страшно закричал нам дядя Кирша, перебив Наткино чтение. Где доказательства, что он существует?

- Подожди, Кирилл, ты их получишь, - мрачно ответила тетя Груша.

Дядя Кирша ушел на кухню и стал насвистывать какую-то ста-рую мелодию, под которую я никак не могла подобрать слова.

И тут же в ответ прямо у нас под окном подростки тонко и жалобно запели дребезжащую дворовую песню...

Мы вышли на улицу. Тетя Груша держала меня за руку и сводила с крыльца.

- Раз, - отсчитывала она ступеньки, - два...

- Четыре, - подхватила я.

- Нет, - поправила тетя Груша. - Три...

Я хотела поправиться вслед за ней, но во дворе увидела Вовку. Он сидел в песочнице и лопаткой раскапывал подкоп. Его бабушка сидела на лавке под грибком и пристально наблюдала за ним. Я вырвалась от тети Груши, подбежала к Вовке со спины и в ухо крикнула: "Гав!" От испуга и неожиданности его бабка под грибком вздрогнула и поднялась со скамейки, а Вовка обрадовался мне и закивал.

- У тебя не бабушка, а бабка, - прошептала я ему на ухо.

- Ты что! - расстроился он. - Так нельзя!

- Можно, можно... - улыбнулась я.

- А кто тогда у тебя? - обиженно спросил Вовка.

- А у меня тетя Груша!

Я обернулась: тетя Груша торопливо и тяжело шла к скамейке под грибком. Я взяла лопатку и стала рыть подкоп с другой стороны.