Перелистывая годы

…Много бесценных для меня и Тани автографов – на обороте обложек и на титульных листах подаренных нам книг. Но этот автограф – из самых приятных: «Дорогому Толе Алексину, поддерживавшему меня с ранней юности… Евгений Евтушенко». Один из героев давней моей повести, нахлебавшись людской неблагодарности, говорит: «Мне не надо благодарности, но и неблагодарности мне тоже не надо…» Не надо благодарности… Но если она все же звучит, в ответ порой наворачиваются слезы. Значит, не так уж «не надо…» Некоторые почему-то раздражены тем, что, как они считают, владыки обращались с Евтушенко недостаточно жестко. Им, «некоторым», хотелось бы, чтоб и сам поэт вообще никак и ни при каких обстоятельствах не контактировал с властью. Но как бы он тогда защищал (в государственном масштабе!) поэзию, как бы сражался с цензурной дикостью, с официальным шовинизмом, который в те годы разъедал мораль общества?! И как бы могли быть опубликованы газетами «Бабий яр», «Наследники Сталина», да и многие другие стихи, принадлежащие его перу и его смелости? Общение писателя с властью и даже вторжение во властные сферы (лишенное лизоблюдства!) иногда весьма благотворны для литературы и ее создателей. Если только «вторгаются» те, которые, благодаря авторитету своему, способны прогрессивно на власть влиять. Позже я еще раз позволю себе высказаться на эту тему…

Евтушенко сделался «представителем власти» лишь однажды: был избран в горбачевский Верховный Совет. Избиратели (знаю это от харьковчан!) с нежностью вспоминают о своем депутате и с печалью о том, что депутатство его было недолгим. «Наш депутат – Евтушенко!» Звучит? Можно даже похвастаться? Можно. Как бы это ни распаляло господ неудачников… Они, раздраженные, не желают признать и никогда не признают очевидную истину: Евгений Евтушенко наступательно дискутирует с «сильными мира сего», заставляя их порой менять заскорузлые точки зрения; он собирал на встречи с читателями гигантские залы и стадионы не как эстрадник, а как служитель поэзии и исключительно с ее помощью; вот уже десятилетия известен он каждому читающему человеку в России и очень многим за ее границами – да, все это по одной-единственной причине: он большой поэт и большая личность. В 1968 году Евгений Евтушенко выступил против вторжения советских танков в Чехословакию и превращения «Пражской весны» в лютую политическую непогоду. И даже послал телеграмму протеста Брежневу. Комментарии к этому мужественному поступку поэта и гражданина не требуются… Сколько таких поступков, обходящихся без комментариев?!

А разве не подвижничество – антология «Строфы века»? Любить в литературе не только себя, но и всех тех коллег, кои заслуживают почитания и любви, – это ли не драгоценное качество? И разве не такое же редкое, как всякая драгоценность? «Поэт в России – больше, чем поэт», – эти слова Евтушенко порой подвергаются насмешкам: «А тусовки в России – больше, чем тусовки?», «А метро в России – больше, чем метро?» Нет, они – не больше… А поэт – больше! Жизнь и судьба Евгения Евтушенко это доказывают.

…Звучит Тринадцатая симфония Шостаковича на стихи Евгения Евтушенко. Гений выбрал себе в соавторы именно этого поэта!

Красный диван… «Красное» место… Эпитет в данном случае – не от цвета, а от духовной значимости, от красоты («красное» – это значит в русском языке и самое красивое, самое главное: «красно солнышко», «красный угол» в избе, «красна девица»…). Так вот, на этом главном месте мы с женой видели совсем недавно и Аркадия Вайнера с Соней. А вскоре после того, в Нью-Йорке, мы обнимали Георгия Вайнера, оставшегося, естественно, прекрасным писателем, но ставшим к тому же и прекрасным редактором газеты «Новое русское слово».

Братья Вайнеры… Мысленно – а то и вслух! – не соглашаюсь, когда их называют «детективщиками». Романы «Визит к Минотавру», «Эра милосердия», «Лекарство против страха», «Петля и камень в зеленой траве», «Евангелие от палача», фильм «Место встречи изменить нельзя» – это не детективы, а глубоко психологические произведения с напряженным сюжетом. Когда говорю о братьях Вайнерах, сразу же вспоминаю праздничные дни своей жизни (они искусные мастера застолий!). Но вспоминаю и дни горестные… Потому что именно в те дни они оказывались рядом: проповедовать, призывать «эру милосердия» – это замечательно, но еще замечательней утверждать ее собственными поступками. Что же касается Сони Дарьяловой, жены Аркадия, то она (не упущу случая повторить!) – выдающийся целитель: лечила мою маму, а мне психологически спасла жизнь.

Мамы, отцы… Отношение к родителям – это пробный камень всех человеческих достоинств. Аркадий и Георгий были Сыновьями с заглавной буквы! Я это видел и не могу об этом писать без трепетного уважения…

Во всем удивительно неординарны эти братья: водят ли они машину, «ведут» ли хлебосольно и остроумно праздничный стол… Вот и я, хоть жизнь, на мой взгляд, определяется не длиною, а качеством, мысленно провозглашаю тост за долгую их дорогу. И за очень счастливую…