Перелистывая годы

– Не подумай только, что мама… из-за себя! Хотя в нашей ханжеской державе носить клеймо матери-одиночки – не подарок. Но это бы она стерпела. Тем более вышла замуж за достойного человека… – «Не тебе чета!» – прокомментировал ее взгляд. – А вот то, что меня сочувственно нарекли «без вины виноватой»… никогда не простит. И я не прощу тоже!

– Неужели вы готовы… приговорить меня? Старого и больного? С инфарктом…

– А неужели ты предлагал маме, еще не обретя меня, от меня избавиться? – оборвала она.

– То была лишь фраза: чего сгоряча не скажешь! Особенно в несмышленом возрасте. Ты пойми…

Она понимать не желала.

– А теперь явился к той, которую хотел уничтожить? Убить?.. Еще до ее рождения! К своей несостоявшейся жертве пришел? Мама не рассказывала об этом, щадила меня… Соседка мне донесла.

– А ты отца пощади: у меня инфаркт. «Микро» он опустил.

На мгновение – не более – в ее глаза пробилась блеклая, еле заметная жалость. И тут же угасла.

– Пощади отца… – повторил он, ухватившись за то мгновение.

– Где тут отец? Где? Я не вижу его.

В помиловании было отказано.

«Я виноват… – молча признавался он сам себе. – Виноват… Но и она, кажется, не лучше меня».

– Где тут отец? – будто желая затвердить его мысль, повторила она.

«Чем же она милосердней меня?»

– Где отец?!

Ее голос вновь перекрыл детективную пальбу на телевизионном экране.

– Леля, кто там? Что там такое? – раздался голос из комнаты.

– Не беспокойся: никого нет.

Он был для нее «никем». А она, выходит, не была его «единственной дочерью». Вообще никакой не была… Боль из-под лопатки стала расползаться по груди, по всему его телу.

Тогда он присел на скамейку, облезлую, заплеванную семечками и загаженную птицами. С напряжением отдышавшись, поднялся и, будучи не в силах опять спускаться и подниматься в метро, все-таки взял такси. Астрономическая сумма, которую небрежно назвал таксист, не смутила его, не испугала. Потому что он испугался инфаркта, который открыто и, кажется, необоримо завладевал им.

Он повалился на полувылезшие пружины заднего сиденья и назвал адрес брата.

Осенний вечер промозглостью и дождем подгонял пешеходов. И его тоже, когда он расплатился с таксистом. В будто заброшенном, неосвещенном подъезде он нащупал дверь лифта, к которому относился теперь, как к лекарству. Поднялся на два этажа.

Брата он тоже не видел давно. Во тьме (лампочка и здесь, естественно, перегорела) позвонил сначала не в ту квартиру. И второй раз ткнулся не в ту. Постучал, не найдя звонка. К нужной двери его подвел интеллигентный пожилой человек, которого он побеспокоил ошибочным стуком.

– Петр Спиридонович… вот тут живет, – пояснил интеллигент любезным и даже соболезнующим тоном, от которого Станислав Спиридонович отвык в тот день.

– Это мой брат. – И, помолчав, добавил: – Родной… Ему понадобился этот эпитет.

– Брат? Родной? Мы столько лет общаемся семьями, но они никогда… Впрочем, о заветном люди нередко умалчивают.

Интеллигент не счел этичным присутствовать при встрече родных братьев – и заторопился обратно в свою квартиру.

Станислав Спиридонович обождал, пока дверь не захлопнулась. Поскольку «заветным» он для младшего брата и его семьи не был, ему не хотелось, чтобы кто-то стал свидетелем непредсказуемой встречи.

Младший брат Петя в детстве хорошо рисовал. И ему прочили… Вообще Петя был натурою творческой. Однако дарование его потонуло в атмосфере коллективизма и «всеобщего равенства», которую создал и затвердил «директор интерната, куда своего младшего брата «определил» брат старший.

Когда матери и отца не стало, он счел, что воспитание в интернате – как раз то, что нужно любому в юные годы. Кроме него самого, разумеется.

Художником Петя в результате, не сделался, – он сделался киномехаником, чем был, кстати, весьма доволен:

– Доставляю зрителям удовольствие: кручу фильмы. А заодно и сам смотрю… Надо быть либо Репиным, либо киномехаником. Посредственный художник – это ужасно! – говорил он жене.

– В киноискусстве тоже лучше быть Феллини, чем киномехаником, – возражала жена. Она-то считала, что Петя вполне мог бы стать Репиным, если б старший брат позаботился.

Вот почему старший топтался возле двери, не решаясь нажать на кнопку. Он страшился не брата, сговорчивого и застенчивого, а его супруги, которая была непримиримым борцом за интересы и талант мужа. Кои сам он, по ее убеждению, защищать не умел. Петя именовал жену «Жанной д'Арк с Пролетарской улицы». Старший брат проторчал возле двери не меньше минут десяти. Но у него уже больше никого не осталось… Это был последний шанс. И он, наконец, на кнопку нажал.

– Посмотри, Петя: блудный брат заявился! – приветствовала его из прихожей «Жанна д'Арк с Пролетарской улицы».

Всюду, куда он устремлялся в тот день за спасением, его встречали очень похоже. «Потому что очень похоже со всеми ними поступал я, – толкнуло очередное открытие. – Но они-то должны были доказать… свою несхожесть со мной. А сами… Чем их жестокость лучше моего эгоизма?»