— Ты должен лишить меня возможности узнавания. Только рассуждения. Ты не понял еще, о какой услуге я прошу.
— Простите.
— Ты сделаешь мне операцию. Если можно удалить — удалишь. Если нельзя, сам знаешь — сделаешь свищ наружу. Если отрежешь и сошьешь, для страховки все равно наложишь свищ наружу.
— Так если хорошо сошьется, зачем свищ?
— Ты опять не понял. Мне все время нужен запасной выход для рассуждений. Ты меня бессмысленно терзаешь.
— Простите.
— Если ты не удалишь — свищ обязателен. Если удалишь — возможность свища дает мне, в свою очередь, возможность думать, что свищ временный. Да помоги же мне обманывать себя!
— Но ведь если будет все в порядке, вы ж не поверите.
— И пусть. Пусть не поверю, если все в порядке. Хуже, если я точно буду знать, что плохо. И операция будет неофициальная. Хуже, чем мертвая душа. Не писать никакой истории болезни. Не записывать операцию в операционный журнал. Она не войдет ни в какую статистику. Все запишете только в случае смерти. Если я живой — нет операции, только свищ.
— Понятно.
— Все тебе понятно? Это смертная просьба. Тебе тяжело будет. Ну а если умру... Это наше право и обязанность. Я сделаю все анализы, буду готовиться. Можешь говорить предварительно с кем угодно, делать как удобно. Тайну делай из этого только для меня. Дома я первый разговор проведу сам. Первому с домашними тебе говорить не придется. Скажешь все, что найдешь нужным. Сам я про рак не скажу. Пусть они думают, что я об этом не думаю. Вся тяжесть на тебе, Саша. Перестраивайся.
Вот с каким разговором, на какую почву попал больной. Нашел время. Но у него свое время.
А дома Михаил Николаевич сидел в кухне за столом, ел и оживленно рассказывал Людмиле, как ему пришлось ехать домой без пальто, что безобразие закрывать раздевалку, что она должна работать всю ночь, что хотя бы оставляли ключ где-нибудь, что нельзя жить из расчета, что кто-то чем-то воспользуется, например оставленным ключом, и кто-то кого-то обманет, украдет, и кому-то придется отвечать за кого-то. Нельзя жить с вечными мыслями, что кто-то кого-то обманет. Что завтра ему придется идти на работу в куртке, что в толстой кишке у него полип и, наверное, придется сделать небольшую операцию.
Людмила спросила, что за полип и какую операцию.
Он сказал, что полип — это доброкачественная опухоль и что операция небольшая. Людмила спросила, кто будет делать. Он сказал, что договорился с Сашкой. Основную тяжесть он опять свалил на Александра Григорьевича. Но ведь это и нормально. Кто-то должен на себя взять всю тяжесть. Врач, конечно. Лечащий врач.
— А что дальше?
— Что дальше? Все. Сделали ему операцию, все в порядке.
— Так что же оказалось все-таки?
— А тебе зачем знать?
ШТЫРЬ
Маленький этот штырь лежит передо мной на столе. Сейчас я могу смотреть на него спокойно. А совсем недавно!..
Больная лежала на кровати и совсем не реагировала на меня, на студентов.
Я плохо помню, какая она была тогда. Выражения лица не помню.
Больно ей было — помню.
Ничего не помогало — помню.
В каких местах болело, тоже помню. Справа в подреберье и под ложечкой. Анализы говорили: некротический панкреатит — воспаление и омертвение поджелудочной железы. Невероятно тяжелая болезнь.
А я думал: панкреатит? Может быть. Не знаю. Но холецистит — камни желчного пузыря и воспаление его — наверняка.
Все делали — не помогло.
— Операция? Делайте, что хотите. Нет сил боли терпеть. Операция так операция.
Начали. Сколько жира! Панкреатит, холецистит — они без жира и не бывают. Во время войны их ведь почти не было. Одно из благ войны. Конечно, во время войны таких животов не было. Но лучше уж такие животы резать, чем зашивать животы на войне.
В животе жидкость. Желтая. Наверно, холецистит. Ага! Пузырь здоровенный, полон камней. В протоках камни! А вот и некрозики! Анализы не обманули. Кусок поджелудочной железы омертвел. Сок ее проклятый — все переваривает. Ишь сколько участков омертвения от него на кишках и на желудке! Сначала уберем пузырь...
Убрали пузырь. Убрали часть омертвевшей железы. Убрали камни из протоков.
Камни в протоках мелкие. Мелкие камни самые гадкие. Трудно нащупать. Трудно удалить. Сейчас зажимом. Не выходит. Ну-ка ложечкой попробуем. Один есть. Там еще что-то. Сейчас промою новокаином. Весь новокаин выливается. Что-то еще там. Еще ложечку. Сейчас оттуда, от кишки, поддать попробую. Так, еще один вышел. Теперь давай зондом проверим. Хороший зонд. Металлический, но гибкий. И на конце пупочка. Идет свободно. Прохожу в кишку. Прошел! Свободно! Все в порядке, значит!
Ах! Черт! Что такое?!
Зонд сломался.
Остался в кишке. Сантиметра, наверное, четыре. Что же делать? Ну-ка сквозь кишку пощупаю. Не прощупывается. Может, он в протоке? Нет. И там нет. Проток совершенно свободен.
— Дайте побольше зонд, и твердый.
Проверяю им. И этот проходит. Значит, в кишке.