Перелом

Они стали есть молча. Тамара никогда в жизни не ела такого вкусного серого хлеба, такой свежей, пахнущей молоком брынзы. Вообще, брынза — ее любимая еда. Она крошила брынзу в супы, в овощи, в макароны. Было непостижимо, что Юра угадал. А с другой стороны — постижимо. Ему было не все равно. Он вникал в Тамару, все учитывал и предчувствовал. Если бы хоть кто-нибудь учитывал Петька, такого бы не случилось. Но он как таковой никому не был нужен. Сначала Лидка свела счеты с Вась-ком при помощи Петька. Потом равнодушный отчим, у которого своя семья. А может быть — сначала равнодушный отчим. Далее равнодушный корреспондент, которому плевать и на свою работу, и на газету. Он обязан был хотя бы посмотреть лотерейный билет. Но не посмотрел. Председатель колхоза, которому не хотелось копаться в жадности Самусенков, у него своих дел полно. Любила его только мать, но она не имела права голоса. И маленькая сестра. Петько попал в колесо равнодушия. Сколько их, невидимых соучастников преступления, но их не судят. Не дают срок. Они даже не догадываются, что они — соучастники.

— Дошел… — проговорил Юра. Видимо, Петько не выходил у него из головы.

— Довели, — поправила Тамара. — Один бы он до этого не дошел.

— Интеллигентские штучки.

— Что? — не поняла Тамара.

— Я их ненавижу, — тихо и определенно сказал Юра. — Недавно шел по мосту, а навстречу компания из Петьков и Славиков. Иду и не знаю: столкнут они меня или нет. А плавать я не умею.

Тамара мысленно представила себе хрупкого провинившегося Ангела на узком мосту. Внизу, как в пропасти, поблескивает вода. А навстречу — неуправляемые, расхристанные, безумные. Чтобы столкнуть, не надо особых усилий. Просто пройти, не сворачивая. Чуть двинуть плечом, как зачеркнуть человека.

Подъехали к зданию городского суда.

— Я в машине вас подожду, — сказал Юра. — Я устал. Надоел мне ваш солдат.

— Он скорее ваш, — возразила Тамара и вышла из «джорика».

Судья смотрел в стол. Его настораживал и оскорблял тот факт, что представитель печати перепроверяет его работу. Стало быть, не доверяет.

Тамара листала пухлое дело. В деле была заметка «Радость солдата». По поводу отравленной собаки — ни слова. Видимо, этот факт имел значение только для Петька. Да и где та собака? О Ваське тоже ни слова. Тамара прочитала приговор. Солдат был осужден по статье «за предумышленное убийство». Он действовал не в состоянии аффекта, а вполне обдуманно. Петько ушел от Лидки к себе домой. Там взял топор и вернулся обратно, неся его за пазухой. Дорога — через весь поселок. Петько мог и протрезветь и передумать. Но он туго замыслил убить Лидку. Однако, когда он вошел в дом, Лидка сидела в туалете, а на первый план вылезла теща, и удар пришелся по ее голове, а не по Лидкиной. Тещина голова оказалась крепкой, и она выжила. Вмешалась судьба. Не Петько, а судьба смилостивилась над тещей. Преступные Действия производились в присутствии дочери, которая осознавала действия подсудимого. Она визжала от ужаса, Петько засунул ее в шкаф. Преступление в присутствии малолетнего, но сознательного человека отягощало преступление.

Тамара отодвинула приговор. Ей все было ясно. Петько изобразил себя в письме жертвой недоразумения: пресса, опубликовав ошибочную статью, довела его до тюрьмы. Пусть теперь пресса и вытягивает обратно. А он, бедный раб любви, ни за что ни про что сидит в заключении и чистит бочку картошки в ледяной воде.

— Вы его помните? — спросила Тамара у судьи.

— Помню, — односложно ответил судья.

— Какое он произвел на вас впечатление?

— Неважное.

— А именно?

— Ограниченный человек.

— А он не производил на вас впечатление страдающей души?

— А они тут все страдающие души.

Судья, как и Лидка, не был расположен к беседе. Ему в этом деле все было ясно.

— А как вы считаете — одиннадцать лет не круто? Все же теща осталась жива.

— Круто, конечно. Там не сахар. Но такие люди — сорняки. Их надо выдирать.

— Что значит выдирать? — удивилась Тамара.

— А зачем они?

— Все люди — люди. Каждый человек — человек.

— Это — не человек. И они — не люди.

— Не хотела бы я к вам попасть, — созналась Тамара.

— А вы и не попадайте.

Он улыбнулся. У него были хорошие зубы и довольно хорошие манеры. Узким лицом, белесостью, промытостью он походил на немца. «Нацист», — подумала Тамара, и ей захотелось на улицу, к «джорику», с которым она сроднилась. И время, протянувшееся в кабинете, показалось бесконечным. Не имеющим точки.

Тамара попрощалась и вышла из кабинета. Она торопливо пошла, потом побежала. Она сбегала с лестницы, как абитуриентка, поступившая в институт, только что увидевшая свою фамилию в списках принятых. Ее несла молодость, беспричинная радость и надежда. Казалось, еще немного — и будет найден выход из колеса. Она бежала к своему выходу.

С Петьком все было ясно. Определенность тоже высвобождала. Петько остался позади, как и его поселок.

Юра стоял возле «джорика», разговаривал с девушкой. Девушка вся была засыпана светлыми кудряшками, как тонкорунная овечка.