Перелом

- Если лошадь достаточно хороша, я выйду победителем.

«Ты дурачишь самого себя, парень», - подумал я и ничего не ответил.

Он резко вскочил, взял бланк договора и, не сказав больше ни слова, покинул контору, дом, манеж и скрылся в машине. «Мерседес» заурчал, увозя его по гравию, а я остался сидеть в кресле Маргарет, надеясь, что видел его в последний раз, морщась от сильной, не утихающей головной боли и подумывая о тройной порции бренди: не восстановит ли она мое пошатнувшееся здоровье?

Испробовал.

Не помогло.

* * *

Наутро он не появился, и весь день прошел лучше. Колено жеребца-двухлетки раздулось, как футбольный мяч, но он довольно уверенно ступал на ногу, а порез у Лаки Линдсея оказался царапиной, как и предполагала Этти. Пожилой велосипедист еще вечером принял мои извинения и десять фунтов за свои синяки, и у меня сложилось впечатление, что он готов падать с велосипеда сколько угодно и в любое время - за подобную прибавку к его доходу. Архангел отработал на половинной скорости шесть ферлонгов на склоне холмa, а во мне поутихли болячки и тревоги. Но Алессандро Ривера все-таки вернулся. Он подкатил по гравию в своем «мерседесе» с шофером как раз в тот момент, когда мы с Этти закончили вечерний обход в последних трех боксах, подгадав так точно, что я подумал, не караулил ли он на Бари-роуд, наблюдая за нами.

Я указал кивком на дверь конторы, и он пошел за мной. Я включил обогреватель и устроился, как накануне; он тоже.

Он извлек из внутреннего кармана договор об ученичестве и перебросил мне через стол. Я взял его, развернул и посмотрел на обратную сторону. Никаких изменений. Это был тот самый бланк, который он унес. Появилось, однако, четыре добавления: подписи Алессандро Риверы и Энсо Риверы, засвидетельствованные в положенных местах.

Очертания обеих подписей «Ривера» выглядели четкими и уверенными, а вот свидетели явно нервничали. Отец и сын утвердили соглашение, не заполнив ни одну из пустот и даже не обсудив срок ученичества или размер еженедельных сумм, выделяемых на содержание.

Он наблюдал за мной. Я встретил взгляд его холодных черных глаз.

- Вы с отцом подписали все, как было, - медленно произнес я, - потому что вообще не собираетесь выполнять свои обязательства.

Его лицо не изменилось.

- Думайте что хотите, - сказал он.

И я стал думать и вот к чему пришел: сын не преступник, в отличие от отца. Сын отнесся серьезно и к правилам, и к договору, и к своему ученичеству. Сын, но не его отец.

Глава 4

Маленькая отдельная палата в больнице Северного Лондона, куда привезли моего отца после аварии, была почти полностью опутана рамами, веревками и блоками, которые украшали гирляндами его высокую кровать. Имелось окно с высоким подоконником, мятыми шторами в цветочек и чудесным видом на кусок стены и полоску неба. Раковина располагалась на высоте груди, а вместо кранов - рычаги, чтобы можно было действовать локтями. На тумбочке у кровати в стакане с водой красовались искусственные зубы. Для посетителей предназначалось нечто вроде кресла. Вот и вся обстановка.

Никаких цветов на фоне стен цвета маргарина, ни намека на открытки с пожеланиями скорейшего выздоровления. Отец не любил цветы и быстро распределил бы все, что ему прислали, между желающими. А насчет открыток он твердо придерживался мнению, что нет ничего вульгарнее, так кто же осмелится?

Палата была убогая, сам бы он выбрал другую, если бы мог. Но меня в первые критические дни волновало только одно - достаточно ли опытные тут врачи. Как мимоходом объяснил мне один хирург, им постоянно приходится иметь дело с изуродованными телами, подобранными в катастрофах на шоссе А1. Они привыкли к этому. Приспособились. К ним гораздо чаще попадали жертвы несчастных случаев, чем нормальные больные.

По мнению врача, я не прав, настаивая на отдельной палате для своего отца: длительное неподвижное состояние легче переносится в общей больничной палате, где постоянно что-то происходит, но я заверил, что он потому так думает, что не знает моего отца. Врач пожал плечами и неохотно согласился, но сказал, что отдельные палаты оставляют желать лучшего. И он не лукавил. Из них хотелось унести ноги как можно скорее.