Перелом

– А как вы дальше жить станете, подумал? – добавил ему сомнений Игнат. – Вон, глянь – Ершик опять веток в костерок подкладывает. Еще немного и можешь и дальше молчать – разницы уже не будет. Ну? Чего вам приспичило наших отроков резать?

Пламя между ног старшого с треском взвилось, и тот помимо воли замычал сквозь кляп. Этого оказалось достаточно, чтобы мучения отца и сомнения, заброшенные в голову мальчишки Игнатом, развязали язык.

– Да не хотели мы никого резать! Не хотели! – заорал он. – Огонь уберите! Обещали же! Скажу!

Игнат обернулся и махнул рукой Ершику. Тот быстро откидал и притушил горящие ветки.

– Видишь, мы слово держим. Пока говоришь правду, и мы по-человечески, – продолжил наставник. – Резать, стало быть, не хотели? Но ведь порезали – вон лежит. Не старше тебя малец, и тоже жить хотел. За невестой своей кинулся, а вы его по горлу железом. Не по-людски это.

Отрок помолчал, переводя дыхание, и снова заговорил:

– Это Горюня, братан мой. Он все твердил, что бабу в дом надо. Его девку тогда со всеми увели…

– Это который тут лежит?

– Не, это Плаха. Его батя с собой взял, когда ваши Кунье вырезали, а до того он у волхва в услужении жил.

– Да? – оживился Игнат. – Тяпа, ну-ка глянь, жив он там?

Но раненый уже почти не подавал признаков жизни. Не помер еще, но и не жилец.

Игнат зло сплюнул. Вот не повезло, так не повезло. А ведь человек, крутившийся в услужении у волхва не один год, много тайн мог хранить. Эх, знать бы заранее…

– Вы что, в самом деле из-за девки в такую свару полезли? – недоверчиво поинтересовался он. – Не врешь?

– Так мы ж поначалу решили, что мелюзгу огороды чистить пригнали. Кто ж знал?..

– Значит, из-за девки вся каша. Вот уж, действительно, попу нашему поверишь – сосуд греха. М-да… Ну, а где добро ваше? Не под елкой же ночуете?

Мальчишка насупился.

– Ну, ты уж, друг, не крути… – Игнат подпустил в голос раздражения, – начал, так говори все. Добро-то вам сейчас без пользы, все одно потеряно. Молчать будешь, мы опять костерок разведем. А заговоришь – целым останешься. И сам, и батька твой. А живым да здоровым и в холопах веселее, чем в земле мертвым и покалеченным. Ну?!

Отрок поморщился, поерзал, глянул в сторону отца и все же заговорил:

– Версты полторы по реке – весь брошенная. Захоронка там общая… Была… Ну, если беда придет. Вот, пригодилась… Воды дайте, – вдруг совсем смирно попросил мальчишка; видно, сказал все, что считал важным.

Игнат кивнул, и Одинец поднес ко рту пленного плошку с водой, но тот, не приняв, спросил:

– А Челышу? И отцу тоже?

Десятник уважительно качнул головой:

– Молодец, своих не забываешь. Но мы ведь договорились, кто говорит, тот и жить будет. А твой Челыш, как рыба, молчит. Хоть бы поддакнул, что ли.

– Так не может он говорить. С рождения.

– М-да… Еще на одного говорливого меньше. Ладно. – десятник обернулся к Одинцу. – Одинец! Напои обоих. Только теперь, парень, на тебе и твоего Челыша жизнь. Так что думай.

Пока мальцы пили, Игнат и так и этак вертел в голове услышанное. Вроде все срасталось, и малец не врал и. Непонятно только, чего старшой их так упирался? Из-за нескольких коней да рухляди? Оно, конечно, норов – дело такое. А может, тут еще что крылось? И десятник опять посетовал, что рядом не было Арсения с Дормидонтом.

– Значит, говоришь, так вшестером с самой весны и живете? И все время здесь?

– Не-е… Плаха все больше шатался где-то. Но вертался всегда. Он вообще пришлый, не наш.

По тому, как чуть шевельнулся при этих словах их старшой, Игнат понял, что угодил в цель. Только в какую? Хрен знает. Главное, не останавливаться.

– А куда этот ваш Плаха ходил? Он не сказывал?

– Нет, не говорил.

– А сам как думаешь? Не по девкам же. А?

– Не знаю я! Не говорил он. – в голосе мальца чувствовалась неуверенность: то ли действительно не знал, что еще сказать, то ли скрывал что-то.

– Ну, не знаешь, так не знаешь. Верю. Считай, и ты, и батька твой, и Челыш теперь жить будете. От холопства не отвертитесь, но все лучше, чем в могиле. – Игнат всем видом показывал, что, слава богу, эта канитель закончилось и можно расслабиться. – Только вот что скажи: казну епископскую он на старом капище спрятал? Или еще где?

– Да не казна это была! – взвился пацан и тут же осекся, поняв, что брякнул лишнее.

– Не казна? А что? – этого Игнат никак не ждал. Куньевцы зимой туровских дружинников знатно потрепали; наверняка взяли не только воинское железо, но зимой серебра ратнинские в Куньевом не ахти как много нашли. Про казну-то десятник просто так ляпнул – откуда она там могла быть? – а пацан поймался. А ну-ка, ну-ка…

– Так что там, говоришь, было? – ратник снова взялся за нож, покручивая его в руке. – Ну, что замолчал?

Мальчишка словно подавился. Уперся глазами в землю и молчал. Можно было попробовать сломать его железом или огнем, но отец-то явно поболее него знал.

– Молчать, стало быть, решил? – снова обратился десятник к пленнику. – Ну, как знаешь. А я пока у батьки твоего поспрошаю. Глядишь, он разговорчивей станет, – и двинулся к старшему.