Перелом

Я оторвал взгляд от дороги и в течение нескольких секунд смотрел на Алессандро. Он говорил сейчас так же спокойно, как и тогда, когда заявил, что его отец меня убьет. Страшным и пугающим было его детство, а он до сих пор продолжал считать свое воспитание нормой.

— У вас действительно все это есть? — спросил Алессандро. — Результаты анализов... шприц?

— Да.

— Но Карло всегда носит перчатки... — Он умолк.

— На этот раз он был неосторожен, — сказал я. Алессандро задумался.

— Если мой отец велит Карло сломать ногу еще какой-нибудь лошади, вы действительно сделаете так, что меня дисквалифицируют?

— Безусловно.

— Но тогда он наверняка отомстит и уничтожит конюшни, и вы будете бессильны.

— А вы уверены, что он это сделает? — спросил я. — Стоит ли пачкаться.

Алессандро посмотрел на меня с жалостью и высокомерно улыбнулся.

— Мой отец будет мстить, если кто-нибудь съест пирожное, которое ему понравилось.

— Значит, вы одобряете месть? — спросил я.

— Конечно.

— Она не вернет вам жокейских прав, — напомнил я, — и к тому же я сильно сомневаюсь, что он действительно сможет что-то сделать, потому что, когда все откроется, полиция окажет нам неограниченное содействие, а пресса поднимет шум на всю страну.

— Вы бы вообще ничем не рисковали, — упрямо возразил Алессандро, — если бы согласились выставить меня на Гороховом Пудинге и Архангеле.

— Вы слишком неопытны. И будь у вас хоть капля здравого смысла, вы сами пришли бы к такому выводу. — Алессандро надменно на меня посмотрел и тут же потупил глаза, впервые за все время, что я его знал. — Поэтому, — продолжал я, — приходится идти на определенный риск, не поддаваясь на шантаж. В некоторых случаях нельзя поступать иначе. Надо только найти способ, при котором если и погибнешь, то не напрасно.

Наступила очередная долгая пауза, во время которой мы проехали Грэнхэм и Ньюарк. Пошел дождь. Я включил «дворники», и они застучали по стеклу, подобно метрономам.

— Мне кажется, — угрюмо сказал Алессандро, — что вы с моим отцом затеяли игру, в которой мне отведена роль пешки, переставляемой обоими противниками.

Я улыбнулся, удивленный его умением тонко чувствовать и тем, что он не побоялся высказать свои мысли вслух.

— Вы правы, — согласился я. — Так произошло с самого начала.

— Мне это не нравится.

— Но вы сами виноваты. Выбросьте из головы мысль стать жокеем, и все уладится.

— Но я хочу быть жокеем, — сказал Алессандро, давая понять, что разговор окончен. Может, он был прав.

Мы молча проехали по мокрому шоссе еще десять миль, прежде чем он нарушил молчание:

— Вы пытались избавиться от меня.

— Да.

— Вы все еще хотите, чтобы я ушел?

— А вы уйдете? — спросил я с надеждой в голосе.

— Нет, — сказал он. Я поморщился. — Нет, — повторил он, — потому что вы с моим отцом сделали все возможное, чтобы я не смог пойти учеником в другие конюшни и начать все сначала. — Алессандро надолго замолчал, потом добавил:

— Да к тому же я не хочу уходить. Я предпочитаю остаться в Роули Лодж.

— И быть чемпионом, — пробормотал я.

— Я говорил об этом только Маргарет... — резко ответил он и осекся. — Значит, это она сказала вам о Холсте, — с горечью произнес он. — И поэтому вы подловили Карло.

Чтобы отдать должное Маргарет, я ответил:

— Она бы ничего не сказала, если бы я не спросил, о чем вы беседовали.

— Вы мне не верите, — с обидой в голосе заметил Алессандро.

— По правде говоря, нет, — иронически ответил я.

— Я не полный дурак.

Дождь еще сильнее стал заливать лобовое стекло. Мы остановились на красный свет в Боутри и подождали, пока воспитатель проведет по пешеходному переходу учеников школы.

— В письме вы упомянули, что поможете стать мне хорошим жокеем... это правда?

— Да, — сказал я. — На тренировках вы ездите очень хорошо. Честно говоря, даже лучше, чем я думал.

— Я ведь говорил вам... — начал он, вздернув нос кверху.

— Что вы — гений, — закончил я, кивнув головой. — Слышал.

— Не смейте надо мной смеяться! — Глаза Алессандро зажглись яростью.

— Вам осталось только выиграть несколько скачек, доказать, что вы добились единения с лошадью, показать понимание тактики скачек и перестать полагаться на вашего отца.

Алессандро не выглядел умиротворенным.

— Полагаться на отца естественно, — упрямо заявил он.

— Я убежал от своего отца, когда мне было шестнадцать.

— Очевидно, он не выполнял всех ваших желаний, как мой.

— Совершенно верно, — согласился я. — Я желал быть свободным.

«Свобода, — подумал я. — Пожалуй, это единственное, чего Энсо никогда не даст своему сыну: люди, одержимые навязчивой идеей, как правило, ярые собственники. О какой свободе можно говорить, когда у Алессандро нет своих денег, он не умеет водить машину и никуда не ходит без Карло, который докладывает о каждом его шаге. А с другой стороны, Алессандро привык к рабству, и оно кажется ему упоительным».

* * *

На ипподроме все без исключения отнеслись ко мне крайне доброжелательно, наперебой помогая советами и делясь информацией, так что к концу дня я уяснил, что мне следует (и не менее важно — не следует) делать в связи с тем, что я заявил Горохового Пудинга на приз Линкольна.