Перелом. От Брежнева к Горбачеву

Была уже полночь, когда Рейган и Горбачёв покинули Дом с приведениями. Оба выглядели уставшими, мрачными и разочарованными. Шли молча и остановились у кортежа машин, чтобы попрощаться. Рядом оказался А.Ф. Добрынин, который исполнял роль переводчика.

Еле скрывая горечь разочарования, Горбачёв произнёс:

— Г— н президент, Вы упустили уникальный шанс войти в историю в качестве президента, который открыл дорогу к ядерному разоружению.

— Это относится к нам обоим.

— Но я не знаю, что я ещё мог сделать.

 — Я знаю, —зло бросает Рейган, — Вы должны были сказать «да».

На этом они расстались.

Первой реакцией президента и его близкого окружения — это фиаско. Как пишет Рейган в своих мемуарах: «До меня дошло, что Горбачёв заманил меня в Исландию с единственной целью — угробить на корню Стратегическую оборонную инициативу.» 

У Горбачёва, судя по его воспоминаниям, были весьма схожие настроения:

«Первое желание, которое меня обуревало, — разнести американскую позицию в пух и прах, то есть реализовать задуманный ещё в Москве план: не пойдут на соглашение, на компромисс во имя мира — разоблачить администрацию США, её позицию, несущую угрозу всем.

Пока шёл от дома, где велись переговоры — метров четыреста (до здания пресс— центра — ОГ) — лихорадочно всё обдумывал. И не отступала мысль: ведь мы же договорились и по стратегическим вооружениям, и по средним ракетам, это уже новая ситуация, неужто принести всё в жертву ради сиюминутного пропагандистского выигрыша? Внутреннее чувство подсказывало — не следует горячиться, надо всё осмыслить.»   

И его выступление на этой пресс — конференции в Рейкьявике произвело сенсацию. Более двух тысяч журналистов со всего мира стоя слушали его. А Горбачёв, отбросив все сочинённые помощниками заготовки, импровизировал. Сначала он подробно рассказал о советской позиции, а потом заявил: «При всём драматизме Рейкьявика — это не поражение, это прорыв, мы впервые заглянули за горизонт.»Раздались бурные аплодисменты — Горбачёв угадал настроения прессы.

В это время американцы были уже у себя в посольстве. Рейган удалился передохнуть, а Шульц рассказывал экспертам о последних перипетиях на переговорах и одновременно следил за выступлением Горбачёва, которое транслировалась по радио.

 Услышав о «прорыве, Шульц сразу же пошёл к журналистам. Но его оценки были уклончивыми от «чрезвычайно важных потенциальных достижений» до «глубоко разочаровывающих». И скорее всего они звучали пессимистически — провал. В этом журналистов убеждало и мрачное выражение лица госсекретаря, который обычно выглядит невозмутимым.

Однако уже в самолёте на пути в Вашингтон команда Рейгана начала пересматривать эти пессимистические оценки. Джек Мэтлок так вспоминает об этом:

— В самолёте я взял листок бумаги и начал считать, о чём мы договорились. Через 15 минут мысль неожиданно пришла в голову: «Ох, ведь мы почти договорились обо всём, ради чего ехали в Рейкьявик!» Я пришел в кабину, где сидели Джон Поиндекстер и Дон Риган, и сказал: «Почему мы грустим? Посмотрите, по большинству вопросов контроля за вооружениями у нас прорыв. Мы не достигли многого по другим вопросам повестки дня, но по контролю за вооружениями мы добились перелома». Риган посмотрел на Поиндекстера и спросил: «Ты согласен?» Поиндекстер ответил: «Да, я так думаю».

И уже в Вашингтоне, выходя из самолёта, Дон Риган заявил журналистам:

— Нет, это не фиаско. Мы продвинулись очень далеко вперёд.

А через два дня в этом же духе вещал и сам президент:

«Поверьте мне, значение встречи в Рейкьявике не в том, что мы не подписали соглашений в конце. Значение в том, что мы сблизились так, как мы это сделали. Прогресс, которого мы достигли, был немыслим всего несколько месяцев назад».