Перелом. От Брежнева к Горбачеву

В общем, в воздухе запахло переменами. В МИДе первым показателем этого стало поведение заместителя министра Ковалева — активный, энергичный, постоянно стремящийся быть в первых рядах — он неожиданно затих, забился в угол своего кабинета на 7 этаже и перестал решать какие— либо дела — даже касающиеся любимой Европы.

Для всего МИДа это был сигнал — Ковалев всегда служил своего рода барометром на Смоленской площади — положение Громыко зашаталось и «верный» Ковалев умывает руки. Анатолий Громыко, сын министра, с которым мы вместе учились в институте, сказал мне в те дни в сердцах:

— Отец столько сил вложил в Ковалева, чтобы поднять его, а он не оправдал надежд.

* * *

Новый 1985 год мидовская верхушка по традиции собралась встречать в загородном особняке МИД — «Мещерино», бывшей даче Калинина и Димитрова. Туда допускался только узкий круг избранных — заместители министра, некоторые члены Коллегии, помощники министра. Сначала мужчины шли париться в сауну, а потом вместе с женами и детьми встречались за огромным столом, уставленном обильными русскими закусками. Первый тост, еще прощаясь со старым годом, полагалось произносить самому старшему из присутствующих заместителей министра. По традиции он должен был предложить выпить за здоровье ныне здравствующего Генсекретаря ЦК КПСС, а потом за нашего любимого Андрея Андреевича. Но на этот раз почему— то никто выступать не захотел. Воцарилась неловкая тишина, которая, правда, воспринималась с ухмылками — дипломаты понимали в чем дело. И тогда кто— то предложил:

— А пусть самый маленький за этим столом предложит тост.

Поднялся мой сын Алёша -худенький мальчик восьми лет, явно смущенный столь высоко оказанной ему честью, и тоненьким голоском произнес: За счастье!

Все с облегчением выпили, и только академик С.Л. Тихвинский громко сказал:

— Боже, до чего же мы докатились — уже детей маленьких подставлять начали.

* * *

В первых числах января 1985 года мы, три переговорщика —  Карпов, Квицинский и я — сидели у себя в 727 комнате на 7 этаже высотного здания МИД и готовили материалы к встрече Громыко с Шульцем. Было ясно, что в Женеве Громыко пойдет на уступки, что прерванные переговоры там скоро возобновятся и на них снова будут обсуждаться и стратегические вооружения, и ракеты средней дальности.

Карпов был в расстроенных чувствах:

— Ну, что я скажу другу Рауни, —рассуждал он, — ведь прямо как в том анекдоте: Сидят два гусара в русском провинциальном городке — делать нечего, пойти некуда, всё, что можно, уже выпито. В общем, скука. И тут один из них, совсем одуревший от выпитого, предлагает: Давай на спор, я тарелку дерьма съем.

Другой говорит: Не съешь! Поспорим на 100 рублей.

Денщик приносит тарелку дерьма. Первый гусар берет ложку... и съедает дерьмо. Делать нечего. Второй гусар достает из кармана 100 рублей и отдает их первому. Но денег жалко, и он говорит: Подумаешь, за 100 рублей и я бы съел.

Другой хорохорится: Не съешь!

Опять поспорили на 100 рублей. Денщик приносит новую тарелку дерьма. Теперь второй гусар берет ложку и съедает. Первый гусар достает из кармана ту же 100 — рублевку и возвращает ее. Потом оба смотрят друг на друга и изумлением и говорят: Послушай, а за что же мы с тобой дерьмо ели?»

Так и мы с Рауни,— грустно заключил Карпов.

— Нет, Виктор Павлович, — язвительный, с блеском в глазах закричал Квицинский. — Рауни скажет тебе — гляди, моя тарелка чистая. Это ты спьяну обе тарелки сожрал, да еще за бесплатно. Вот они — денежки, у меня в кармане лежат!

Посмеялись — над собой посмеялись — и стали готовиться к встрече министров в Женеве.

* * *