Перелом. От Брежнева к Горбачеву

Горбачев в это время находился в Берлине на совещании глав государств Варшавского Договора, где пламенно расписывал оборонительный характер советской военной доктрины. Советский Союз, говорил он, никогда и ни при каких обстоятельствах не начнёт войны против других стран, если только не станет жертвой военного нападения. И когда ему доложили, что немецкий самолёт приземлился на Красной площади, сначала даже растерялся. Но быстро пришёл в себя и велел срочно возвращаться в Москву.

В самолёте, по дороге домой началась острая дискуссия: как реагировать? Хитрый лис Шеварднадзе предлагал сделать хорошую мину и обратить всё в шутку, — мол, наши ракетчики миротворцев не сбивают. Но у Горбачева, видимо, на уме было совсем другое — он предпочёл разгневаться. На непокорных военных Генсек  давно точил зуб, а инцидент с Рустом давал  хороший предлог для расправы. К этому подзуживали и его помощники: «великую военную державу превратили в анекдот, в посмешище». Бахвалимся, что у нас сильнейшая система ПВО — 100 стартовых комплексов ракет земля— воздух, 6 авиа полков с 240 истребителями перехватчиками. А тут?

30 мая, как и грозил Горбачев, состоялось Политбюро. Открывая заседание, он обвинил министерство обороны в абсолютной беспомощности и потребовал, чтобы оно объяснило партии и народу, как мог произойти такой позорный провал. Военные оправдывались, что система ПВО рассчитана на современные боевые самолёты, а не на спортивные самолётики, летящие на низкой высоте со скоростью 150 — 170 километров в час. Но звучало это весьма неубедительно.

Потом началась жёсткая дискуссия. Премьер Н.И. Рыжков потребовал строго спросить с армии, которая до сего времени была закрытой зоной для критики. Шеварднадзе заявил, что перестройка совсем не затронула вооружённые силы. Происходит девальвация их авторитета, падает боеспособность, а минобороны старается лишь всячески раздувать военный бюджет и не желает участвовать в переговорах по ограничению вооружений. Даже Секретарь ЦК Лигачёв — признанный консерватор призвал решительно обновить руководство министерства обороны.

Похоже, всё это было хорошо оркестровано. И в конце, обращаясь к министру обороны, Горбачёв заявил:

— Сергей Леонидович, я не сомневаюсь в Вашей личной честности. Однако в сложившейся ситуации я, на Вашем месте, подал бы в отставку.

Маршал Соколов, не мешкая, встал и попросил отставки. Она была тут же принята. Вслед за ним лишились своих постов многие военачальники — «непосредственные виновники» происшествия, а Главная военная прокуратура возбудила уголовные дела. В результате своих постов лишились почти 300 генералов и офицеров, а к дисциплинарной ответственности было привлечено 30 военнослужащих войск ПВО. Перед судом предстало два офицера, находившихся в тот день на боевом дежурстве, — подполковник Карпец и майор Черных. За непринятие мер к уничтожению нарушителя государственной границы они были приговорены к 5 и 4 годам лишения свободы.

В кругу своих близких помощников Горбачёв так прокомментировал эти жёсткие решения:

— «Теперь умолкнут кликуши насчёт того, что военные в оппозиции к Горбачёву, что они вот — вот скинут его, что он на них всё время только и оглядывается.»   

А в кулуарах министерства обороны потихоньку сетовали:

— Ну что теперь бедным военным делать? Сбили пассажирский корейский лайнер над Сахалином, хотя он не реагировал на наши предупреждения, — плохо. Наказали. Не стали сбивать спортивный самолет Руста — ещё хуже: и наказали, и судили! Что же остаётся делать при следующем нарушении границы? Стрелять в самих себя?

* * *

Две недели спустя «дело Руста» снова рассматривалось на Политбюро. Докладывал Председатель КГБ Чебриков. Он предложил передать Руста немцам и пусть его судят в Гамбурге, где против него уже возбуждено дело. При этом Чебриков процитировал  показания Руста на следствии: хотел де повидать Горбачева, потому что разговаривать с Рейганом — пустое дело. А такой экстравагантный способ выбрал потому, что иначе не привлечешь внимание.