Перелом. Сборник статей о справедливости традиции

Другой пример. Из культурного лексикона среднего европейца изымается всё, что связано с византийским наследием. Здесь, похоже, имеет место безотчётный, глубинный страх. Страх расколотого «Я», распада идентичности западного общества. Невозможно даже допустить мысль о том, что критика современной европейской цивилизации может исходить не снаружи, а изнутри. То есть из самой Европы, к каковой, бесспорно, относится православная цивилизация. Отсюда штампы, определяющие византийскую и русскую линии в христианстве как восточную схизму. А как же хвалёный плюрализм? А никак. Двойные стандарты? Разумеется. Но дело не в чьей-то персональной злой воле. Двойные стандарты существуют, потому что либерализмов – два: для внутреннего и внешнего пользования.

Наш «внешний» российский либерализм, как в любой периферийной стране, обречён иметь деструктивную, антиобщественную сущность. Дело не в том, что у него здесь плохие вожди. Просто такова его системная функция в рамках глобальной политики. От этой функции он не может уклониться. Колониальное государство не в состоянии быть демократическим.

Левый консерватизм: выход из либерального тупика

Одна из особенностей российской политики состоит в том, что у нас, как и во многих странах третьего мира, политические полюса норовят неожиданно сойтись.

Скажем, в Англии и США левые и консерваторы обитают на противоположных концах политического спектра, а у нас консерватор и социалист говорят хоть и на разных языках, но зачастую одно и то же, даже не осознавая этого.

Почему? Очень просто. Потому что в России большинство – неимущее, и вместе с тем оно консервативно. Меньшинство же – либерально и революционно. Такая конструкция всё время норовит перевернуться. В США, например, всё наоборот: большинство – имущее, а потому либеральное и в меру консервативное, а левые и правые крайности – удел политических маргиналов. Центр надёжно уравновешивает края.

Именно поэтому в России куда более призывно, чем на Западе, звучат истины независимых левых экономистов, которые зовут к отключению стран-доноров от глобальной экономики (например, Иммануил Валлерстайн в книге «После либерализма»). Они же противопоставляют либеральной теории модернизации (согласно которой страны третьего мира якобы могут догнать страны развитые) концепции зависимого развития и периферийного капитализма (их можно найти в текстах И. Валлерстайна, С. Амина, Р. Пребиша, Г. Мюрдаля и др.).

Неолиберальная программа, осуществляемая сейчас в России, является тотальной. Она охватывает все сферы: от ЖКХ и вузов до ювенальной юстиции и церковной жизни. Её цель на данном этапе – тщательная зачистка политического ландшафта как слева, так и справа. Слева – от остатков («пережитков») социального государства. Справа – от традиционных ценностей, от имени которых, например, «дерзает» говорить Церковь. Именно поэтому у Церкви, например, нет иного пути кроме защиты обиженных и обездоленных. Это движение влево. У левых политиков тоже один путь – в сторону консервативных ценностей и традиции, то есть вправо.

В российских условиях стена между социалистической и консервативной идеями иллюзорна. Будучи выражены совершенно разной лексикой и грамматикой, эти идеи, тем не менее, дают похожие ответы на вопросы дня. А само существование границы между ними – противоестественно. Эта граница – одно из ярких проявлений сути либерального общества как общества, разделённого внутри себя. Но есть основания думать, что разделение мы в состоянии преодолеть. Ведь левоконсервативный альянс – это Кощеева смерть, что обитает на кончике либеральной иглы.

Союз левой и консервативной идей предопределён и неизбежен. Как скоро он состоится, неизвестно, но многое зависит от умения и желания сторон идти навстречу друг другу.

Е. А. Белжеларский

Левый консерватизм

В российской политике консервативное направление – самое проблемное. В отличие от либералов и левых, русский консерватор постоянно стоит перед проблемой самоидентификации: какие ценности отстаивать, что сохранять и «консервировать»? Ведь национальная традиция, взятая почти в любой точке, выглядит как отрицание ценностей предыдущего исторического периода. Как тут говорить о сохранении? Прежде всего надо разобраться в парадоксальной ситуации, когда прерывание традиции само по себе превратилось в традицию и повторяется от эпохи к эпохе.

Революция сверху: искусственное прерывание традиции

Правящий класс не раз и не два в истории России запускал сценарий прерывания традиции. При этом историческая ситуация искусственно возвращалась на предыдущий уровень, как в подростковой компьютерной игре. Так было во время Смуты, церковной реформы (Раскола), в начале XVIII века, в 1917 году, в 1991‑м.

Всякий раз мы видим ужесточение условий договора власти и общества. Каждый новый исторический отрезок – это игра на понижение.