Переломленная судьба

Тогда Ван Чанчи наконец встал, снял штаны и чуть ли не зарычал: «Ну, смотрите же, смотрите…» С этими словами он ударился головой об стену и словно в припадке затрясся всем телом. Ван Хуай и Лю Шуанцзюй, не прикасаясь, осматривали его. Причинное место Ван Чанчи сотрясалось вместе с ним. Наконец Лю Шуанцзюй подошла к нему и помогла натянуть штаны, она сделала это так же основательно, как делала это, когда он был маленький.

— На вид — полный порядок. А в туалет ходить боль но? — спросил Ван Хуай.

Ван Чанчи помотал головой.

— Тогда это никакая не болезнь, а просто кратковременный испуг. Запомни, пока дышишь, сдаваться нельзя, — подбодрил его Ван Хуай.

— Я проиграл на всех фронтах, о чем можно еще говорить?

— Хорошенько воспитай Дачжи, — заключил Ван Хуай.

49

Ван Хуай и Лю Шуанцзюй вернулись к себе в деревню. Сяовэнь по ночам уходила работать. Дома оставались только Ван Чанчи и Дачжи. Пока Дачжи бодрствовал, Ван Чанчи мог с ним поговорить, хотя не обязательно, что тот его понимал. Но когда Дачжи засыпал, Ван Чанчи сразу замолкал. Он выключал свет и, лежа с открытыми глазами, думал: чем там сейчас занимается Сяовэнь? С кем она разговаривает? Она уже… или… На этом месте он обычно закрывал глаза. Точнее сказать, он их зажмуривал до боли, не в силах вынести картин, которые назойливо лезли в голову. То и дело он включал лампу и раскладывал перед собой школьные учебники, рассчитывая сдать экзамены в университет, чтобы переломить создавшуюся ситуацию. Он полагал, что такая подготовка с Дачжи на руках могла увеличить вероятность успеха. Ведь газеты пестрели статьями о тех, кто добился успеха, преодолев самые неблагоприятные условия. Кто-то страдал от неизлечимой болезни, у кого-то недоставало руки или ноги, кто-то падал в обморок прямо на рабочем месте, кто-то пережил полное разорение и гибель семьи. В этом смысле Ван Чанчи находился в куда более выгодном положении, но успеха не добился. Пока он повторял материал, иероглифы начинали мелькать перед его глазами, превращаясь то в капли, то в кирпичную крошку, то в гравий и даже в глаза Ван Хуая, а потом и вовсе сливались в сплошной туман. Едва Ван Чанчи раскрывал учебник, как его тянуло в сон, но когда он ложился, то уснуть не мог, снедаемый своим подвешенным, зависимым положением.

Сяовэнь возвращалась с работы в приподнятом настроении. Приняв душ, она начинала заигрывать с Ван Чанчи, словно те, кто, не насытившись в ресторане, дома удовлетворяли свой аппетит тарелкой лапши. С каждым разом в ее арсенале становилось все больше способов раззадорить его, однако нижняя часть Ван Чанчи никак не откликалась. От стыда он даже не мог открыть глаза. Он понимал, что, уделяя ему внимание, Сяовэнь хотела пробудить его орган от спячки, но, вместе с тем, в ее отработанных движениях он ощущал себя очередным ее клиентом. А может, таким образом она хотела перед ним извиниться? Или посочувствовать? А то и вовсе хотела одарить своей милостью? Иной раз, пытаясь его расшевелить, она сама засыпала. Тогда он убирал ее ноги со своего тела, словно освобождаясь от бревен. В такие моменты он думал: «Неужели я так и промучаюсь всю свою жизнь? Себя я еще обманывать могу, но как я потом обману Дачжи? Может, лучше развестись? Взять с собой Дачжи и уйти, пока он еще плохо соображает, взять и вычеркнуть мать из его жизни? Не будет ли это слишком жестоко? Но если не проявить жестокость, вся эта грязь облепит Дачжи, будто листовки на фонарных столбах. Потом эту грязь уже ничем не отдерешь и не смоешь, и тогда он превратится в дрянного мальчишку». Мысля в таком направлении, Ван Чанчи уже был готов встать и без всяких колебаний уйти. Он даже делал рывок руками, но, словно не в силах выдержать собственного веса, так и оставался на уровне размышлений. Ван Чанчи понимал, что если он уйдет прямо сейчас, то окажется в положении курицы с яйцом. По крайней мере работать он точно не сможет. Как выкладывать стены с Дачжи на руках? Никто бы ему этого и не позволил, а если бы и позволил, он бы и сам не взял сына в такое жуткое место. Уже не говоря о давящем на уши строительном шуме, а также об опасностях, связанных с падением кирпичей и арматуры, одной только строительной пыли было бы достаточно, чтобы Дачжи задохнулся…

Ван Чанчи ворочался с боку на бок, понимая, что любая из выбранных им дорог заводит в тупик, который он не просто не мог преодолеть, а об который еще и бился лбом. Потирая лоб, он начинал размышлять по новой: «Плыть по течению или катиться вниз всякий дурак сможет. Чем дольше длится падение, тем больше в нем очарования, тем веселее жить. Надо лишь выплюнуть свое достоинство и снизить уровень своих ожиданий от Дачжи, и тогда можно будет продолжать жить, как живется. Но хочу ли я этого на самом деле?» Душа Ван Чанчи сопротивлялась. Как-то раз он разбудил Сяовэнь и спросил: «Ты можешь заниматься чем-то другим?» Сяовэнь, продирая спросонья глаза, ответила: «Могу, но при условии, что ты будешь залезать на меня». Сказав это, она снова отрубилась, оставив Ван Чанчи наедине со своими мыслями.