Спустя несколько дней он наконец придумал нечто совершенно новое, и это привело его в такое возбуждение, что он всю ночь не сомкнул глаз. Пока он рос, на всех его поступках, больших и малых, ощущалось влияние отца, и только сейчас он придумал нечто оригинальное в своем роде. Может быть, он преисполнился такого энтузиазма именно потому, что его идея ничем не повторяла идеи отца. Разумеется, она не возникла из ниоткуда, она стала плодом тщательных наблюдений и учитывала реальное положение дел. Прежде всего, он записал телефон строительной компании, который был указан на рекламе стройплощадки. Затем, представившись богатым клиентом, он позвонил туда из телефонной будки, уточнил, где эта компания находится, после чего заявился по указанному адресу. Под видом земляка Линь Цзябая он специально заговорил на диалекте, надеясь, что его к нему пропустят, но охранник его не пропустил. Выждав два дня, Ван Чанчи снова заявился в компанию, но теперь уже под предлогом, что у него там есть одно дело. Охранник принялся уточнять, что у него за дело. Ван Чанчи не смог быстро найтись с ответом и его снова не пропустили. На третий раз он сказал, что ищет некоего Лао Дэна. Охранник попросил назвать полную фамилию и имя сотрудника, и тогда Ван Чанчи выпалил первое, что пришло ему в голову: Дэн Дэчжи. Охранник никого не нашел под таким именем и снова выпроводил его. После трех визитов подряд Ван Чанчи, разумеется, уже всем намозолил глаза, поэтому шанса проникнуть в компанию у него не осталось.
Тогда Ван Чанчи устроил неподалеку от офиса компании засаду и выяснил, что Линь Цзябай каждое утро приезжает на работу на черном автомобиле, номерной знак которого содержит пять «восьмерок»[21]. Когда машина проезжала мимо, Ван Чанчи отделяли от Линь Цзябая всего каких-то пять метров, однако на этих пяти метрах располагалась преграда в виде окна машины. Они словно находились в двух разных мирах, между которыми был возможен лишь зрительный контакт, словно одного из них просто показывали по телевизору. К тому же на этом небольшом расстоянии друг от друга они находились лишь миг. Между тем вход в офис преграждали турникет и охранник, где Ван Чанчи явно ничего не светило. Тогда он отошел на пятьсот метров в направлении, откуда обычно приезжал Линь Цзябай, и там обнаружил перекресток, рядом с которым находился полицейский участок Дунбаолу.
Утром в девять часов двенадцать минут Ван Чанчи с ужасным грохотом приземлился прямо на капот машины Линь Цзябая. Он свалился на нее словно какой-нибудь труп с неба, вынудив Линь Цзябая тут же остановиться. Поскольку Ван Чанчи сильно ударился переносицей о лобовое стекло, его пронзила такая дикая боль, что в висках его нестерпимо застучало, а барабанные перепонки грозили вот-вот разорваться, он даже подумал, что ему пришел конец, но, по счастью, резкая боль скоро отступила. Вокруг стали собираться прохожие, транспортное движение вмиг парализовало. Из полицейского участка выбежали двое полицейских, один из них занял место регулировщика, другой подбежал к Ван Чанчи. Между тем Ван Чанчи уселся на капот и вытащил плакат с надписью «Требую компенсации по причине производственной травмы». Зевак собиралось все больше, их крики и возгласы стали заглушать сигналы клаксонов. Полицейский, заикаясь, обратился к Ван Чанчи:
— Да-да-давай уже спускайся.
— Мне стоило больших усилий поймать его, если я спущусь, он тут же ускользнет, — ответил Ван Чанчи.
— Ты мне условия не выдвигай, для начала надо очистить дорогу, — распорядился полицейский.
Ван Чанчи двумя руками уцепился за выемку на капоте, в то время как полицейский начал стаскивать его за ноги. В результате Ван Чанчи соскользнул на землю, поцарапав подбородок о бампер и об асфальт.
— Поднимайся, — обратился к нему полицейский.
Но Ван Чанчи изо всех сил обхватил колесо, прижавшись к нему щекой, словно то была Хэ Сяовэнь, которую он обнимал первый раз в своей жизни. Он прижался так сильно, что у него перекосило лицо. Полицейский продолжал оттаскивать его от колеса, и при каждой попытке машину, словно при землетрясении, начинало покачивать, а у Ван Чанчи уже оторвался рукав. Зеваки образовали плотное кольцо и стали ругать полицейского, обвиняя его в грубости, в том, что он служит богачам и не сочувствует бедным. Нашлись даже такие, кто засучил рукава и был готов вот-вот ринуться в драку. Полицейский окинул взглядом наступавшую со всех сторон толпу, и его высокомерие тотчас сменилось доброжелательностью. Он присел на корточки и заговорил уже по-другому:
— Дружище, ты, главное, поднимайся, я помогу тебе все уладить.
Ван Чанчи ему не поверил. Косо глянув на полицейского, он словно оценивал насколько его слова правдивы. А тот продолжал:
— Ты, главное, отцепись, я гарантирую, что не дам ему улизнуть.
Ван Чанчи продолжал сомневаться. Тогда полицейский приложил ладонь к козырьку. «Надо же, какая честь!» — подумал Ван Чанчи, ослабил хватку и поднялся на ноги. Полицейский стал отряхивать с него пыль, в точности как это делала мать Ван Чанчи, когда он был ребенком. Ван Чанчи тут же оттаял.