Переломный момент (ЛП)

– Иисусе, я не знаю, – ответил Макс. – Любовь заставляет чувствовать, что тебе может понадобиться серьезное лечение? Словно ты вот-вот взорвешься, потому что одновременно хочешь и девушку, и защитить ее – и получить можно либо одно, либо другое, а сделать ничего не можешь, отчего твои внутренности завязываются узлом, заставляя действовать, как чокнутый безумец, и в итоге проигрывают все? Черт.

Подперев пальцем щеку, Джулз притворно задумался.

– М-м, я приму это за «нет». Что ты действительно не любил Алиссу, потому что говоря «девушка», ты на самом деле имеешь в виду Джину, и – сладкий, очнись! – Джина, которую я знаю, стопроцентная женщина. Для начала, ты должен превратиться в настоящего человеческого мальчика[34] и действовать менее безумно, лады? Пожалуйста, перестань называть ее той, кем она не является.

Макс окатил его ледяным взглядом.

– Так все, что нужно сделать, это перестать называть Джину девушкой, и все будет хорошо? Вот так запросто мы заживем долго и счастливо.

– Ты не станешь счастливым, пока не разрешишь себе быть счастливым, – возразил Джулз. – Пока не примешь тот факт, что не можешь спасти каждую жизнь в этом мире.

Люди умирают, Макс. Каждый божий день. Ты не можешь спасти их всех, но кое-кого можешь. Если не убьешь себя слишком тяжелой работой. Тогда вот чем для тебя дело кончится… давай-ка подсчитаем, простая арифметика: получается – никого не сможешь спасти. Число, как я понимаю, равно нулю.

– Что если Джина одна из тех, кого я хочу спасти? Что если я хочу для нее чего-то…

Я не знаю … «Лучшего», черт побери, не то слово.

Но Джулз уже вцепился в него.

– Лучшего, чем что? – с отвращением фыркнул он. – Лучше, чем разделить свою жизнь с мужчиной, который, по твоим же словам, становится от нее «чокнутым безумцем»? С мужчиной, который заслужил уважение и восхищение каждого человека, с которым когда-либо работал, включая трех американских президентов? Мужчиной, который сексуален даже тогда, когда от него плохо пахнет? Макс, да брось, насколько еще лучшим тебе надо быть? По моему мнению, тебе нужна серьезная, серьезная психотерапия.

– Нет, – сказал Макс. – Не… я имел в виду другое. Менее… не знаю, трудно. Менее… – Он закрыл глаза. Выдохнул. – Я представляю будущее и вижу, как делаю ей больно. И… боже, я вижу, как она делает больно мне. Это неизбежно. Но я не могу держаться от нее подальше. Я собираюсь пойти туда. – Он ткнул во все еще тихий домик на площади. – Собираюсь вызволить ее, собираюсь отвезти ее домой и собираюсь никогда ее не отпускать. Сколько смогу. До неизбежного разбитого сердца.

Ладно. Джулз выдержал долгую паузу.

– Хорошо, – наконец произнес он. – Так держать, мистер Романтик. И жили они жалко и раздраженно, и не то чтобы вечно.

– Давай просто перестанем говорить об этом, – снова заиграл желваками Макс. – От этого не легче.

На этот раз Джулз позволил тишине ночи виться вокруг них целых три минуты.

– Знаешь, я годами… – наконец прервал он молчание, потому что, проклятье, а вдруг Максу поможет, если он услышит эти слова? – …поддерживал по-настоящему отравляющие отношения с парнем по имени Адам, который просто… Он все время рвал мое сердце из груди… Нет. Я постоянно позволял ему вырывать мое сердце. И лишь пытался вернуть его обратно.

Дело в том, что я дошел до той точки, когда заранее знал, что он снова причинит мне боль. Понимаешь, я все выучил, только ничему не научился. И делал ту же ошибку снова и снова, потому что какая-то бесстрашная часть меня, этот голос в моей голове просто отказывались принять реальность, типа: «В этот раз все будет по-другому. В этот раз он действительно будет любить меня так, как я хочу».

В итоге я пришел к тому, что заставил замолчать ту чересчур оптимистичную шестилетнюю «Санта существует» часть меня. Нужно было запереть ее, что я и сделал. И как только я это сделал, сразу же смог уйти от Адама. Да фиг с ним, я понял, что могу уйти от… кого угодно, если понадобится. Что не означает, будто я не сожалел о потерянных отношениях: черт, они были отстойными, но я жалел.

Джулз помолчал, думая об огромных киноафишах и изображениях на автобусах, куда бы он ни отправился. А затем сказал:

– Вот только однажды я проснулся и понял, что больше жалею о потере своего внутреннего ребенка. Мне не нравилось, в кого я превращаюсь без этого счастливого маленького голосочка – в слишком мрачного типа, понимаешь?

«Чересчур похожего на тебя». Кэссиди этого не произнес, но знал, что Макс понял.

– Так что я задумался всерьез и надолго, а чего же на самом деле хочет мой внутренний ребенок, – тихо продолжил Джулз, – и обнаружил, что в действительности не Адама. И даже не Робина – другого… Неважно. Это не то… – Он покачал головой. – Я хочу сказать, что понял: я не хотел Адама, я хотел мой идеальный образ Адама. Я хотел кого-то, как Адам, которого я вообразил. Я хотел любить кого-то, кто будет любить меня в ответ в соответствии с моим представлением о любви и уважении.

– Ты когда-нибудь сидишь просто? Тихо? Без разговоров? – вздохнул Макс.