Перемена мест

Фамилия майора-пограничника была Гейзин. На барельефе, который нам надлежало установить, изображен был профиль горбоносого красавца. Очевидно, при жизни майор был отличным солдатом и примерным семьянином – во всяком случае, вдова и сослуживцы, наблюдавшие за нашей работой, были особенно безутешны. Выравнивая края могилы своей лопатой, я не забывал между делом поглядывать на небольшую толпу метрах в ста от будущего гейзинского барельефа. Судя по всему, на Гошиных похоронах публика тоже, как и подобает, скорбела по усопшему. Это не помешало, однако, превратить прощание с Гошей в странную смесь литературного вечера и политического митинга. Ветер иногда доносил до меня обрывки траурных речей. Как я понял, ругали правительство, Президента и особенно мэра за преступный беспредел. Ругали искренне. Также хвалили Гошины книги, причем хвалили больше по обязанности. Только один из выступавших, по выправке военный или гэбист в чине, говорил о черниковских романах самозабвенно. Из-за расстояния слов его я почти не слышал, но по интонации сообразил, что это, видимо, один из Гошиных героев. Иногда Черник, чтобы особенно не мучиться и не придумывать, описывал в своих романах совершенно конкретных людей, просто умножая их реальные подвиги раз в десять. Так, чтобы и получались супермены в серых шинелях. В свое время Гошка уламывал меня дать согласие сделаться таким вот персонажем. Помню, мы с ним хорошо повеселились, придумывая зеленому стажеру МУРа потрясающие дела и мировую славу. Потом, конечно, я взял с Гошки клятву, что меня он никогда не сделает ПРОТОТИПОМ. Черник пообещал крепиться, но предупредил, что ближе к старости он может не выдержать. К старости… Ах, Гошка… Если бы я только мог, я отбросил бы немедленно дурацкую тупую лопату и подошел бы к твоей могиле, и сказал бы о тебе хорошо и без вранья, и бросил бы первую горсть земли.

Но я теперь мог проститься с другом только издали и мысленно.

Потому что в толпе вокруг Гошиной могилы, кроме родственников, коллег-писателей и подтянутых прототипов героев его книг, я заметил не менее четырех граждан иного сорта. Они внимательно оглядывались по сторонам, кого-то высматривая. Я мог поклясться, что ожидали именно меня. Гражданин, скупыми жестами рук направляющий деятельность остальных трех, одновременно делал вид, будто захвачен очередной речью оратора. Не исключено, что иногда он мог бы и пустить слезу. Однако все это было чистой фикцией. Я-то прекрасно знал, что и Гоша, и его книги того типа совершенно не интересовали, а из всей мировой литературы он признавал лишь ту, которая сразу бы могла принести ему доход. Ему и его «Папирусу»…

Сам господин Лебедев – вот кто это был.

Очевидно, потеряв двух своих молодчиков из автобусика с «Омни-колой», Лебедев решил возглавить охоту на Штерна сам. Что ж, похороны Черника были бы оптимальным местом встречи. Я ведь и пришел сюда на самом деле, только не спешил объявляться. Пусть эти деятели сообразят, что я пренебрег старой дружбой из соображений собственной безопасности – и удалятся. В ближайшие тридцать шесть часов стычка с Лебедевым мне была совсем без надобности. С меня, извините, «ИВЫ» хватает поверх головы. А про засаду возле дома лучше до поры и просто забыть. Переживать, так сказать, неприятности по мере их поступления.

Оценив опасность, я стал еще более сосредоточенно ковырять землю своею лопатой. И когда в очередной раз поднял глаза, то с облегчением обнаружил, что лебедевцам надоело ждать у моря погоды. Они покинули траурную толпу и, продолжая обозревать окрестности, направились к автостоянке. Я догадался, что припаркованный серый «бьюик» – лебедевский. Видимо, после моей братской помощи «Папирусу» дела у них пошли не слишком гладко, не на уровне «мерседесов» или «вольво». Это было более чем отрадное наблюдение. Я еще сильнее надвинул на лоб свой огрызок кепки и решил не поднимать головы, пока Лебедев с компанией не пройдут мимо. В таком облачении узнать меня довольно трудно, но береженого Бог бережет. Бог не выдаст, свинья не съест, понадеялся я, изображая напряженную работу и даже от усердия чуть не опрокидывая лопату с землей на туфлю ближайшей даме из числа скорбящих по майору Гейзину.

Бог, разумеется, тотчас же выдал.

Чуть не обсыпанная дама сказала мне с достоинством:

– Хам!

– Полегче… – буркнул я, не выходя из образа третьего могильщика. – Не видишь, что люди работают?… – С этими словами я инстинктивно поднял голову. Лучше бы я этого не делал! Лучше бы я молчал в тряпочку, нишкнул, заткнулся, втянул голову в плечи и прикинулся шлангом.

Капризная дама была мне знакома. Более чем знакома.

Дама оказалась моею бывшей женой Натальей.

Другая бы на ее месте и внимания не обратила на отвратительную небритую рожу под чудовищной кепчонкой. Но с Натальей мы прожили вместе, увы, шесть лет, и она меня видела всяким.