Перемена мест

— Яков! — удивленно-радостно сказала она. Краем глаза я заметил, что лебедевская четверка слегка замедлила ход. Тет-а-тет расфуфыренной дамы и оборванца-могильщика тут же стал заметной картинкой. Я мысленно наслал на мою бывшую супругу мор, глад и семь казней египетских. Та, естественно, ничего не почувствовала.

— Яков! — повторила она, повышая голос. — Что с тобой?!

Кажется, она вообразила, что после нашего развода я окончательно опустился и вот уже дошел до такого скотского состояния. Мысль о том, что я могу находиться при исполнении, элементарно не приходила в ее маленькую головку. Я ощутил острый приступ бешенства, но не знал, что поделать.

— Боже, в каком ты виде! — тем временем продолжала Наталья. Она пыталась выглядеть расстроенной, но самодовольство так и сверкало зайчиком на ее передних золотых зубах. Конечно, без ее благотворного влияния я просто обязан был спиться, потерять человеческий облик и закончить свои дни кем-то вроде помощника сельского ассенизатора.

— Уйди, Наташа, умоляю, — сквозь зубы, шепотом попросил я. — Я на работе…

— Что это за работа для юриста — землю копать? — все так же громко проговорила Наталья. — Ты мог бы устроиться в какую-нибудь контору… юрисконсультом… Ты не женился? — с внезапным беспокойством спросила она и сама, похоже, устыдилась нелепости своего вопроса. Ну, какая дура теперь польстится на этого конченого человека! — прочел я в ее глазах.

Господин Лебедев тем временем быстрыми жестами перегруппировал своих мальчиков по системе 4-2-4, и они с деловым видом стали приближаться к нам. По-моему, шеф «Папируса» меня узнал. Или по меньшей мере что-то заподозрил. Редкое имя Яков наверняка донеслось до его команды. За поясом у меня, правда, имелся «Макаров» на крайний случай — после вчерашней заварухи в «Олимпийце» я не забыл выцарапать его обратно. Но омрачать похороны — и Гошины, да и майора Гейзина — перестрелкой мне не хотелось. К тому же люди в толпе могли бы пострадать. Да и я, собственно, тоже.

Осталось последнее средство. Я сильно закашлялся и шепотом объявил своей бывшей супруге:

— Я болен, Наталья! У меня открылся туберкулез…

Последнего слова было достаточно, чтобы испуганная Наталья отшатнулась от меня метра на три. Она очень чтила санпросвет и не желала рисковать здоровьем. Да и кто я был, собственно, для нее теперь? Бывший муж, превратившийся в настоящего бомжа.

Маскировки моей для господина Лебедева и так больше не существовало, но я хотя бы получил путь к отступлению. Отшвырнув лопату и бросив напарникам «Я сейчас…», я стал торопливо отодвигаться в сторону, противоположную той, откуда шествовали Лебедев с лебедятами. Преодолев толпу скорбящих по майору, я с шага перешел на бег, держа курс на старый район кладбища. Убежище за любым из монументов могло быть только временным, зато вот склеп графа Понятовского, смачно описанный шофером, должен был стать неплохим убежищем. Пускай попробуют выкурить меня из этого дзота. Ручаюсь, что среди лебедят ни одного Александра Матросова не найдется…

Я бодрился, понятное дело. Я даже слабо представлял, в какой именно части старого кладбища находилась постройка пана Понятовского и насколько она удобна для обороны. К тому же я мог бы еще и не добраться до склепа: стоило и мне, и лебедятам скрыться в аллее из прямой видимости двух траурных процессий, как господа из «Папируса» немедленно выхватили свои стволы и открыли по мне прицельную стрельбу. На этот раз глушители, навинченные на стволы их пушек, им очень пригодились; поблизости не было видно ни жести, ни стекла, и пристрелить меня они могли тихо. А главное — очень хотели тихо. Пару раз обернувшись на бегу, я пальнул по лебедятам из своего «Макарова». Больше для острастки, чем всерьез надеясь попасть. Даже не самый плохой стрелок Яков Штерн в таких условиях не выбил бы десять из десяти. Звуки моего «Макарова» растворились в осенней сырости и ушли в землю; наивно было надеяться, что кто-то, услышав, придет мне на помощь…

Короткими перебежками, от монумента к монументу, я продирался в сторону небольшого сооруженьица со входом и крышей. По-видимому, это и была усыпальница пана Понятовского, польского гэбиста, вспомнившего о шляхетской чести. Мне самому, правда, казалось, будто честь и госбезопасность — есть две вещи несовместные…

Чпок! Пуля кого-то из лебедят стукнула в мраморную плиту, за которой я искал временного убежища. От плиты откололся кусочек. Чпок! Чпок! Еще две пули начали отыскивать меня за монументом.

— Яков Семенович! — услышал я спокойный голос Лебедева. — Вам конец! Зря бегаете, уверяю вас.

Я не выдержал и выстрелил на голос. Что-то громко стукнуло. Кажется, теперь уже я попортил памятник, скрывающий Лебедева. Что за черт! Вандализм, да и только. Я мысленно вписал в свой расходный ордер еще и сумму прописью на бескорыстную помощь Солнцевскому кладбищу. Беда в том, подумал я, что у господина Лебедева из «Папируса» уже выписан другой расходный ордер — на МЕНЯ. Самому интересно, кто сможет расплатиться первым? Чур не я!