Переменная облачность

В двенадцать часов все пошли обедать. Столовая помещалась в подвальном этаже того самого четырехэтажного дома — клуба. Там тоже горел:: лампы дневного света. Вкусно пахло гороховым супом.

Вартуи подвела Валю к столу.

— Сиди и жди меня. Я пойду к раздаче и принесу тебе и себе…

Едва Вартуи отошла, за стол села Лера. В руках поднос, на подносе тарелки с борщом и котлетами.

Поставила тарелки на стол, спросила насмешливо:

— А ты что же? Фигуру соблюдаешь?

— Сейчас Вартуи все принесет…

— Вартуи? Вот оно до чего дошло! А сама что, хворая?

Валя не успела ответить. Подошла Вартуи, расставила на столе тарелки.

— Давай кушай! Тут гороховый суп, беф-строганов и еще клюквенный кисель. Ты любишь кисель?

— Она все любит, за чем самой ходить не надо, — ответила Лера.

— Знаешь что? — спокойно сказала Вартуи. — Ты бы села за другой стол, а?

Лера отодвинула от себя тарелку. Встала из-за стола.

— Пойду пройдусь, а вы тут питайтесь на свободе…

— Почему она такая? — спросила Валя, глядя вслед Лере.

— Душа у нее болит. Потому на всех свою злость срывает.

— Так никто же не виноват, что у нее душа болит.

— Конечно, никто не виноват, — согласилась Вартуи. — Сама влюбилась, сама замуж решила выйти, никто не вынуждал…

— А он кто?

— Лекальщик, на трубопрокатном работает.

— Красивый?

— Мне такие не нравятся.

— И он бросил ее?

— Тут целая история, — сказала Вартуи. — В двух словах не расскажешь.

ЛЕРА

1

В детском доме она дружила больше с мальчишками. Признавалась:

— От девчонок только одни сплетни и больше ничего.

С себе говорила так:

— Я пошел… Я сказал… Я сделал…

Характер у нее был не из легких. Учителя в школе считали ее способной, но какой-то колючей, чересчур резкой.

Она была очень маленького роста, девочки посмеивались над ней, называли «карлицей», «ноготком», «коротышкой», она отвечала:

— Все равно я умнее всех вас…

Ее не любили, боялись острого языка, непримиримости, придирчивости. Она знала это, но нисколько не сокрушалась.

— Зато меня никому не проглотить. Каждый подавится…

Ей было четырнадцать лет, когда в детский дом явилась ее мать.

Директор вызвал Перу к себе. Войдя в кабинет, она встретилась лицом к лицу с незнакомой женщиной. Та бросилась к ней, с силой обняла, запричитала:

— Доченька! Вся в меня, как есть, вылитая! Родная, ненаглядная…

Лера старалась вырваться, но женщина крепко держала ее и причитала, не останавливаясь:

— Доченька моя! Наконец-то увидела тебя, кукушечка моя изумрудная…

Она была одета в красную кофту с широкими рукавами. На шее бусы, в ушах серьги, малиновые, ягодкой. Губы и брови сильно намазаны.

«Ну и ну! — подумала Лера. — Какая она мне мать? Не может этого быть!»

Директор, уже немолодой, с усталым лицом много видевшего на своем веку человека, глянул на Леру.

— Это твоя мать. Родная мать.

— Нет у меня матери, — сказала Лера.

Женщина всплеснула руками, и Лера облегченно отпрянула от нее.

— Как нет? — закричала женщина. — Это же я, твоя мама, а ты моя доченька ненаглядная…

Лера вызывающе вскинула голову:

— Ненаглядная? Что же вы о своей ненаглядной только сейчас вспомнили?

Директор сказал:

— Очень прошу вас, Галина Петровна, не кричите, у нас кричать не полагается.

Но Галина Петровна не умолкала:

— Лерочка, доченька, как же ты от меня отрекаешься? От своей матери!

— Это твоя мать, — сказал директор. — Ты мне веришь? Я тебе могу показать документы…

И Лера поверила. В детском доме директору привыкли верить.

Но в то же время сна никак не могла примириться с тем, что эта крикливая, безвкусно одетая женщина с неумело намалеванными глазами — ее мать.

Директор встал из-за стола.

— Я вас оставлю вдвоем.

Мать снова подошла к Лере, но Лера села на стул, и мать устроилась напротив нее.

— Доченька, — сказала мать. — Ты не ругай меня, ты только послушай…

— Я слушаю…

— Ты уже большая, должна понять. Я была тогда молоденькой, и я в доме отдыха работала…

— Ну и что?

Мать заплакала. По щекам потекли черные ручейки. Лера вынула из кармана носовой платок, молча протянула матери.

Мать вытерла лицо. Глаза ее, лишенные краски, поминутно моргали.

— Там был один отдыхающий… Ну и вот… Я думала, он женится, а он, сказывается, женатый был…

— Это что, мой отец?

— Ну да.

— Как его звали?

— Геной его звали Ты вся как есть в него, такая же складненькая…

— Ты же раньше сказала, что на тебя похожа?

— И на меня, — согласилась мать. — Ты и в него и в меня.

— А он знает обо мне?

— Нет, откуда же? Он уехал, а после, когда ты родилась, я отдала тебя в детский дом…

— И ни разу не приехала ко мне…

Мать закрыла лицо руками. Руки красные, на левой руке серебряный дутый браслет. Сквозь пальцы капают слезы, одна за другой.

— Тебе жаль меня, Лерочка? — спросила мать.

— Жаль, — подумав, ответила Лера.

Ей и в самом деле было жаль эту женщину, которая нежданно-негаданно оказалась ее матерью.

Но еще больше она жалела себя. Когда-то мечталось: вот наступит такой день, найдутся ее родители. Все ребята в детском доме мечтали найти родителей.