Перемещение

Лежала я на полу автобуса в стекольных осколках. Многие из них впились мне в ладони, и по моим рукам текла кровь. Но змей нигде не было видно. Ни одной! Я даже посмотрела под сидения, туда, где обосновалась самая крупная ползучая особь, та, что первой заползла в автобус. Но нет. В автобусе я была абсолютно одна.

— В автобус же никто не может попасть! — Вспомнила я и радостно улыбнусь. А потом и удержать смех не смогла. Смех становился все истеричные, пока я не расплакалась. Но до настоящей истерики я не опустилась. Успокоиться мне помогла злость.

— Твари! Какие же твари! — От всего сердца обругала я тех уродов, что устроил для меня эту устрашающую акцию. Я же боюсь змей! И чуть не выбежала из автобуса.

Только мне было сложно понять, как именно они это сделали. Змеи не были голограммами, я их не просто видела, их было слышно, и я чувствовала, как они ползают по моим ногам. И ударила я гаечным ключом вполне живую змею. Так что гады были настоящие. Вообще, в этом месте очень много галлов — ползающих и двуногих.

А может, эти мужики из рода Мигикир распылили кругом отравляющее вещество, и у меня были галлюцинации. Говорят, они бывают очень реальные и могут затрагивать все чувства.

Думать мне мешала нарастающая боль в ладонях. Только вычищать ранки на руках я боялась. Как я, вообще, с обеими пораненными руками окажу себе помощь?

— Подумаешь, руки поцарапала! Люди сами себе аппендицит вырезали, зубы рвали. А женщина и рожать может. Так что слабостью своей не упивайся, Кира. Прихвати аптечку с кресла водителя и готовься приводить себя в порядок. — Стараясь повторить мамину интонацию, сказала я себе. И жалеть себя сразу расхотелось. С аптечкой я вернулась на свое сиденье и сжав крепко сжав губы, открыла ее.

— Сейчас не время расслабляться, я должна выжить и вернуться домой.

11. Новая встреча с Ксенией Олеговной

— Соломина, — от звука этого голоса я в бессилии прикрыла глаза.

Не то чтобы я надеялась, что Ксения Олеговна погибла, но слышать ее так скоро после того, что с ней случилось я не ожидала.

— Соломина, я видела тебя из окна, — повторила классная руководительница. И я встала со своего места, неторопливо закрыла аптечку, сложила в пакетик использованные мной ватные диски и марлевые салфетки, свои перебинтованные руки положила в карманы куртки, а ее я надела из-за бьющей меня дрожи. И только после этого я отправилась к дверь.

У входа в автобус стояла Ксения Олеговна. И выглядела она странно. Наряженная в светло-бежевое длинное льняное платье. Она никогда не носила подобные наряды. Но больше я удивилась состоянию ее кожи. Она зажила! Полностью. Была, конечно, розоватой, как будто натянутой, но для человека, который только день назад неожиданно начал просо так гореть, выглядела она очень эффектно.

— Что, Соломина, глаз отвести не можешь? — Прошипела Ксения Олеговна.

— Меня можно понять. — Сказала я. Но я не собиралась делать ей комплемента и тешить чье-то самолюбие. — Вы и раньше не были красавицей, но выглядели прилично. А сейчас стали страшной, как картинки на пачках сигарет.

— Ты что, мерзавка, себе позволяешь? — Громким шепотом спросила она.

— Я говорю правду, как меня учили. — Сделав большие глаза, ответила преподавателю.

Ксения Олеговна чуть приблизилась к автобусу, но при этом оставалась на безопасном расстоянии от него. Сейчас, с платком намотанным на голову, как тюрбан, она почему-то напомнила мне змею. Даже страшно стало, вдруг она заползет в автобус и свернётся под сиденьем. Чтоб избавиться от навязчивой мысли я села на верхнюю ступеньку автобуса.

— Ты же не просидишь там вечно, — прошипела глубокоуважаемая педагог. — Когда-нибудь, Солоина, ты проголодаешься и выйдешь из автобуса. Вот тогда я за все на тебе отыграюсь. Ты меня молить о смерти будешь. — Эта ненормальная женщина продолжала мне угрожать. И не всегда она выражалась культурно. А ведь нам всегда говорила о недопустимости употребления ненормативной лексики. В общем, я уже не вслушивались в ее слова, а думала о маме.

Хоть я всегда с ней спорила и считала ее ограниченной своим узким миром, она всегда вела себя, как настоящий человек. Запрещала мне и брату употреблять матерные слова, но и сама никогда не выражалась. Заставляла моего брата мыть зубы и сама всегда соблюдала правила гигиены. Никогда не требовала от нас того, что не соблюдала сама. По-моему, поэтому ее отец и слушался. Я много видела среди родственников и знакомых семей, где все друг друга вроде как любят. Но они не умели друг к другу прислушаться. А папа маму всегда слышал. И мама, если не была уставшей, папу всегда выслушивал.

— Поняла, что я тебе сказала? — Долетела до меня презрительная фраза Ксении Олеговны.

А я не слышала, о чем она говорила, мои мысли полностью были о родителях.

— Вот и умница. — Почему-то похвалила она меня. — Подай теперь мою сумку. — Уже повелительным тоном сказала та, что является моим классным руководителем.