Перемещенный

Сейчас монеты весело позвякивали у Степана в кармане, и лишь одна из них — золотая, все еще оставалась у него на ладони. Он внимательно рассматривал ее, вертел так и этак, тщетно силясь обнаружить на ней следы чеканки. Ни-че-го. Гладкая, с неровными краями, она была отполирована до блеска сотнями, а то и тысячами рук своих бывших владельцев и выглядела достаточно древней. Точно так же дело обстояло и со всеми прочими монетами. Куски металла, ничего более. Отсюда напрашивался вывод: по номиналу монеты из одноименного металла одинаковы. А что касается четвертушек и половинок — так это и вовсе элементарно. И думать нечего. Распили такую монету на четыре части — вот тебе и четыре четвертушки. Просто, как все гениальное. Знать бы еще где их потратить… А, впрочем, известное дело где. Все поселения сиртей устроены идентично, разница лишь в величине. Следовательно, наверняка где-то найдется центральная площадь, а какую-то часть ее всенепременно занимает небольшой, но бойкий базарчик. Плюс еще лавки ремесленников, мясные лавки. Выйти чтоли да посмотреть, что и как?

Сунул золотую монету в карман, знаками показал Улуше с Варварой, что мол ходики он отсюда сделает, причем прямо сейчас. Для надежности еще и повторил вслух:

— Ходики, ходики! — чтобы, значит, поняли его как полагается.

Улуша запротестовала было, руками даже замахала, но Варвара быстро поставила подругу на место. Нечего птенцу в гнезде сидеть, пора и на мир глянуть, раз уж потребность таковая имеется. Стал на костыли, рубаху расправил. Откинул полог шатра и крепко зажмурился. На дворе день-деньской, солнце палит немилосердно. И эта жара… В шатре она отчего-то чувствовалась меньше. С какой стати — непонятно. Из шкур шатер. Может, пропитывают их чем-то? Как знать. Когда глаза привыкли к свету, не спеша побрел по натоптанной тропке, что змеилась, обминая шатры да зловонные мусорные кучи, которых попадалось на его пути более чем достаточно. Отсюда сделал неизбежный вывод: поселение уже достаточно старое, а значит, наверняка, в скором времени племя вынуждено будет перекочевать на новое место. Туда, где пастбища нетронуты, а местность не загажена продуктами жизнедеятельности самого нечистоплотного из всех хищников — человека.

На неторопливо бредущего Степана обращали внимание все, без исключения. Смотрели кто хмуро, кто с любопытством. Впрочем, такая популярность была вполне ожидаема. Шутка ли? Чужак, настоящий. Из плоти и крови. Ходит по их земле со вполне безмятежным видом. Словно бы так и надо, словно так всегда было. Руки самых горячих тянулись к оружию и застывали, как будто парализованные, под его безразличным взглядом. Нельзя. Этого калечного демона нельзя убить невозбранно, ибо под защитой он самого Животворящего. Над ним распростерта Его незримая длань.

Всего этого Степан не знал. Не знал, но зато чувствовал каждым атомом своего тела, что, не будь он сейчас на костылях, не будь он калекой, и сиртей не остановило бы ничто. Расправа непременно последовала бы, не могла не последовать. Еще можно как-то выдержать присутствие чужака, не представляющего реальной угрозы, но когда твою землю попирают ноги здорового, вполне боеспособного врага, нет такой силы, которая в состоянии предотвратить твой праведный гнев. Так может, стоит возблагодарить судьбу за то, что она выкинула с ним такой финт? Нет, не дождется. При случае, он обязательно вспомнит ей это и судьба обязана будет расплатиться по счетам сполна. А счета немалые между прочим. Лицо Степана никоим образом не выдавало обуревавших его чувств. Наоборот: с каждым новым полным ненависти взглядом оно становилось все более и более отрешенным, холодным.

Рынок оказался совсем неподалеку. Как и ожидалось — на площади, как раз напротив шатра старейшин. Чего там только не было! Степан даже духом воспрял, а настроение, со скрипом сдвинувшись с нулевой отметки, подскочило по самое некуда. Добрую половину рынка занимали продукты. Начиная от мяса всех сортов, рыбы и заканчивая таким обилием экзотических фруктов и овощей, которых ему сроду не приходилось видеть ни в одном супермаркете.