Перемещенный

Полосу отчуждения прошли быстро — Улуша с Гриней постепенно увеличили темп до максимума, стараясь сократить время пребывания в зоне прямой видимости имперских солдат. Вот и траншея. Степан встретился взглядом с розовощеким обер-ефрейтором и мысленно чертыхнулся, отправляя того куда подальше. Очень уж пристально буравили его блекло-голубые глаза истинного арийца. Обошли его по краю и, улучшив момент, горохом посыпались в траншею, благо что поблизости больше никого не было. Судя по злобному шипению Улуши мара на какое-то время прервалась — видимо кто-то из воинов разомкнул руки при спуске. Так, теперь куда? Брать языка прямо сейчас, или отвести основные силы к лесу, а затем вернуться втроем с ведунами? Но где ж его возьмешь-то, языка этого? Внезапно вспомнились ему глаза обер-ефрейтора. А что, чем черт не шутит? Махнул рукой влево, указывая направление движения. Тот был на месте: стоял все в той же позе, безучастно глядя в пространство ничего не выражающим взглядом. Подошел к нему, знаками показал Авдею с Калиной: берите мол, тепленьким и, когда их руки сомкнулись у имперца на запястьях, коротко саданул пленного пяткой в область паха.

— За главного у вас здесь кто? — задал он вопрос на чистейшем русском, будучи прекрасно осведомленным, что едва ли не все подданные Советской Империи Рейха говорили на обоих языках в равной мере свободно.

— Оберст Черноиваненко, — выдохнул тот, испуганно глядя на фигуры, которые соткались буквально из воздуха.

— Где он сейчас?

Понадобился еще один удар, чтобы тот ответил:

— В штабной землянке. Я проведу!

— Нет уж, мы сами. Где это?

Пока обер-ефрейтор пространно объяснял, где находится штабная землянка, Степан внимательно смотрел ему в глаза. Нет, не врет похоже.

— Улуша, сердце остановить этому борову сможешь? Да так, чтобы натурально все выглядело, — обратился он к девушке на языке сиртей, и та с готовностью кивнула в ответ.

— Когда начинать?

— А вот сейчас прямо и начинай.

Рассказ обер-ефрейтора явно подошел к концу и теперь Степан наблюдал с каким-то жадным, нездоровым интересом как тот, сделав глубокий вдох внезапно посиневшими губами, кулем вдруг обвис на руках своих мучителей. Подошел, приложил ухо к груди. Неа, не дышит фриц. Вот так Улуша, вот так на все руки мастерица!

— Ладно, пошли. Этого прямо здесь наземь уложите.

С тоскою глянув на автомат, прислоненный к стене траншеи, Степан вновь взялся за руки с остальными и по отмашке Улуши пошел вперед. Совсем неподалеку слышались голоса. Траншея явно не пустовала, им просто повезло, что слепой случай вывел отряд на одинокого обер-ефрейтора. А вот и искомое ответвление. Или в следующее за ним надо? Голоса становятся все ближе, а знакомиться с их обладателями желания почему-то нет. Такой вот Степан некомпанейский парень. Ладно, ныряем в это, авось пронесет. Только бы они за нами не пошли, у Улуши вон капелька пота уже по виску стекает, да и Гриня не лучше выглядит: глаза как у зомби из постапокалипсической киноленты.

Совсем без приключений не получается, и на очередном повороте они натыкаются на имперца славянской наружности. Траншея здесь, как назло, сужается и разминуться с ним его людям, которые бредут, взявшись за руки, возможности никакой нет. Он пока не видит их, но вот-вот поравняется со Степаном и тогда… Не дожидаясь того, что будет «тогда» пальцы на правой руке Степана самопроизвольно сжимаются, и кулак сам летит к цели. Солдат не успевает ничего понять, когда оказывается на земле.

— Этого тоже сможешь?

Быстрый кивок Улуши и жертва уже не хрипит, ноги ее в предсмертной агонии скребут пол траншеи. Пока можно сказать, что не наследили. Гибель двоих человек от остановки сердца явление пусть и незаурядное, но уж никак не из ряда вон выходящее. Мало ли что на войне случиться может? А вот, пожалуй, и штабная землянка. Выглянув из-за поворота, Степан с алчностью созерцал ее затянутый брезентовым пологом вход. Что таит она в себе? Какие сокровища? Молясь, чтобы основное ее сокровище, а именно — задница оберста Черноиваненко, оказалось на месте, Степан кошкой крадется вперед. Теперь надобности в том, чтобы поддерживать мару, уже не было. Вокруг ни души, охранения перед землянкой нет. Он хотел сказать об этом Улуше и даже обернулся, но девушка знаками дала понять, что сообразила и сама, мол, не надо нравоучений.

Оберст был не один: из-за полога слышалось два, а нет, даже три голоса, причем, похоже, все как один, нетрезвые. Сабантуй у них там по какому поводу интересно? Галдят, перебивают друг друга. Самое время незваным гостям заявить о себе.

— Луки готовьте, — Степан говорит уже вголос, не опасаясь, что его услышат те, кому слышать не следует.