Перемещенный

Выстрел и падение тела. Сирть. Откуда он взялся, как Степан его не заметил, куда смотрел? Спасибо тебе, Женя. Ослушалась приказа, не рванула сразу на холм, а осталась прикрывать его спину до тех пор, пока он не скроется из зоны видимости. Выстрел несомненно услышан. Больше прыти, больше скорости. Бежим уже не зигзагами — по прямой. Строго на звуки выстрелов, как пуля, выпущенная умелой снайперской рукой. Еще четверо. Он буквально вынырнул на них из-за угла шатра и, не останавливаясь, всадил каждому по пуле в грудь. Попал или нет? Скорее всего, да. По крайней мере, его никто не преследовал. Пока. Еще взрыв гранаты и пара винтовочных выстрелов. Пулемет замолчал. Ленту меняют или стрелять из него уже некому? Шугануть чтоли как следует с этой стороны «эфкой»? Пусть твари отвлекутся, переключатся на Степана! Нет, нельзя. Его единственный шанс — внезапность. Зайти со спины и молиться, чтобы в суматохе не обратили внимания на уже прозвучавшие с его стороны выстрелы. Меньше шума, больше дела. Степан перехватил парабеллум в левую руку и выдернул из ножен шашку. Бабка. Высунула голову из шатра и провожает его ненавидящим взглядом. Какой там пращур славянский! Сирть, вражина. И откуда только у него такие мысли идиотские раньше брались? Плевать на бабку! Он миновал еще с десятка полтора шатров и оказался на центральной площади. К счастью, людей на ней не было. Даже позорный столб пустовал. Вперед! Вперед! Туда, откуда вновь огрызается пулемет. Степан рванул прямиком по сравнительно широкой дороге, миновал пацаненка-пастуха, что гнал свою отару в западном направлении. Тот даже не заметил его, занятый исполнением замысловатой мелодии на длинной дудке. Стадо уводит подальше от горячей точки. Клещи в этом мире ценность немалая, зачастую дороже человеческой жизни стоят. А вот и отряд. Ну это уже по его душу, сто процентов. Услыхали выстрелы таки и отрядили с десяток воинов проверить, что да как. А в парабеллуме четыре патрона. Степан нырнул за полог ближайшего шатра и нос к носу столкнулся с толстенной бабищей — та занималась готовкой у внушительных размеров очага. Однако, заметив мелькнувшую в проеме тень, обернулась практически мгновенно. В руке у нее была чаша с горячим бульоном, который она тут же и выплеснула на Степана. Больно. Очень больно. Правое ухо и шея горят в огне. Он прыгнул вперед и врезал толстухе тыльной стороной рукояти парабеллума по темени. Ее уродливое тело так и осело, отвратительной квашней расползаясь по грязному земляному полу. Заметили ли его воины? А вот это мы сейчас узнаем. Причем очень скоро. Степан быстро накрыл тело какой-то шерстяной рванью, а сам забился в угол шатра. Сменил обойму на полную и прислушался. Тихо. Пока тихо. А это еще что за чертовщина? Взгляд его зацепился за икону. Та стояла на небольшом возвышении, с обеих сторон освещаемая корявыми свечками. Ишь ты, веруют. Лик на иконе, старец ощерился в преисполненной благодати улыбке. Что за старец, спрашивается? Черты лица то уж больно знакомые. Осторожно, стараясь не издавать лишнего шума, Степан подобрался к иконе поближе, мысленно браня себя за столь несвоевременную любознательность. За шатром уже вовсю галдели голоса. Похоже, воины спорили, решая, что делать дальше.

— Слышь, старый, помоги, чтоли. Оборони от нехристей злоязычных, — прошептал Степан, едва слышно обращаясь к иконе. Ноль реакции. А вот голоса все ближе и ближе. — Ну смотри, твоим же хуже будет, — он бросил последний взгляд на икону и вдруг остолбенел. Руки его безвольно опустились. Степан только что осознал КТО изображен на этой иконе. А вместе с осознанием пришел ступор.

* * *