Перемирие

Мы разбрелись по крепости — кто куда. Я ходила по коридорам, оставляя следы в пыли, слушая звук своих шагов и нюхая застоявшийся воздух; выглядывала в узкие окна и смотрела на горы, окружающие крепость. Кое-где на горных склонах гнездились белые снежные пятна.

Наконец, я спустилась в тронный зал. Из всех помещений крепости зал этот мне нравился больше всего.

У меня словно роман начинался с крепостью моей. Я ходила, ходила, ходила, и крепость будто прорастала сквозь мою душу. В сущности, все здесь было самым обыденным — кладовые, помещения для прислуги и для стражи, жилые комнаты. Только шкафам здесь предпочитали каменные сундуки, а вместо резьбы стены украшали гобелены — теперь пыльные и грязные. Да еще окна встречались редко.

Быть может, слишком много думая о живых существах, мы упускаем из виду очарование предметов. И крепость моя правильно сделала, избавившись от своих жителей. Безлюдная, она была — прекрасна….

А уж тронный зал здесь был и вовсе прелесть. Великое множество разнообразных колонн населяло его: одни прикидывались деревьями, другие тянулись к потолку чашечками цветов. И все это сливалось в беспорядочный, словно бы живой лес.

В сумерках зал становился таким призрачным, что приятно было посмотреть. Это зрелище словно освещало мою душу, освежало мои глаза — как иногда выйдешь из темного прокуренного помещения в холодный ветреный день, и ветер словно смывает с глаз всю усталость, и тогда ты словно видишь лучше, точнее, чище. Вот так же я стояла и чувствовала холодок под веками.

К ночи ударил мороз. Снег прекратился, и небо очистилось. Даже отсюда, от двери, я видела в узкую щель окна, как проявляются звезды на темнеющем небе. Медленно я пошла между колонн, трогая их открытой ладонью. С тех пор, как мы отправились искать крепость, и особенно после того, как мы нашли ее, меня не оставляло ощущение нереальности. Все было так далеко от меня, вся моя жизнь, Охотники, Граница — все это было так далеко от меня, я словно потерялась среди непривычных, странных условий жизни.

Я побродила по залу и присела на край трона. Я сидела, покачивая ногой: трон был высоковат для меня. На портретах у Лорель Дарринг всегда под ногами стояла специальная скамеечка. Сколько женщин из рода Даррингов сидели в этом кресле, подставив под ноги скамеечку? Не похоже, чтобы в этой семье были высокие женщины, так почему же они не сделали трон поменьше?

Да, женщины Даррингов были маленькие. Но свою бабушку я не могла представить себе миниатюрной и хрупкой. Всю свою жизнь я думала о ней, как о крепко сбитой суровой старухе, этакой ведьме, вырывающей из меня память и выгоняющей из крепости, — представление, которое я вынесла из сказок, рассказываемых в детских казармах по ночам. Но она не была такой, Лоретта Дарринг, любящая моя бабушка, которая ради какой-то крепости лишила памяти пятилетнего ребенка. Ее ли кровь была на этой секире, валявшейся у меня под ногами? Погибла ли она в этом бою? Или она умерла позднее — с осознание того, что ее крепость обречена на забвение?

…Кто говорил мне, что это детская обида? А, Лайса Эресунд. Уже покойная. Интересная была женщина, необычная. Но все равно умерла. Смерти безразлично, обычный ты или нет. Лоретта Дарринг тоже была очень необычной женщиной, почему-то владела методикой Воронов по удалению памяти. Но она тоже уже умерла.

Лоретта. Уменьшительное от Лорель, между прочим. Ее назвали в честь Лорель Дарринг. Видно, она тоже была похожа на свою знаменитую тезку, а может, просто так назвали.

А странно было все-таки оказаться здесь. Все равно, что войти в дом с привидениями.

Как сказал поэт:

А в былые года

Сколько славу и почесть

Узнавших

Горячо и бесстрашно

Сражались за эти края.26

А мне было все равно. Отзвук этой последней битвы все еще висел в воздухе, а мне, их наследнице, была безразлична гибель этих людей. То ли я такая бесчувственная, то ли и впрямь по-детски обижена. Как меня мучило когда-то то, что Лоретта Дарринг сделала с моей памятью!

Даже не моих метаний и попыток хоть что-то вспомнить я не могу ей простить, но тех — самых первых — страшных дней. Мы все имеем обыкновение забывать о тяжелых моментах своей жизни. И тогда, сидя на троне Кукушкиной крепости, на который я присела просто так, как на случайный стул, я впервые за много лет извлекла эти обрывочные воспоминания из своей копилки. Самые первые воспоминания, с которых начиналась моя жизнь.

Холод. Жесткое седло. Огромные лица великанов. Их громкие злые голоса. И то страшное ощущение, словно ты нырнул в глубокий темный омут и никак не можешь вырваться на поверхность. Взрослый человек, потерявший память, осознает хотя бы этот очевидный факт. А пятилетний ребенок? Знаете ли вы, что это такое — очнуться однажды и ничего не понимать в окружающей тебя действительности? Знаете ли вы, что значит чувствовать этот ужас, который не проходит ни днем, ни ночью?

Стоило ли обрекать меня на это, если я все равно сюда вернулась? Я подумала и расхохоталась над своей мыслью. И правда. Только откуда моей бабуле было знать о том, что произойдет двадцать лет спустя?